Дорогие гости,наш форум,переехал по новому адресу: ВОЛЬНЫЕ КАЗАЧКИ

Вольные Казачки

Объявление

Дорогие гости, мы переехали по новому адресу. Что бы перейти на новый форум,нажмите на ссылку: ВОЛЬНЫЕ КАЗАЧКИ

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Вольные Казачки » Религия и философия » Учреждение Кавказской епархии и расцвет христианства на Северном Кавка


Учреждение Кавказской епархии и расцвет христианства на Северном Кавка

Сообщений 1 страница 4 из 4

1

Вновь учрежденная Кавказская епархия должна была по указанию царя Николая I начать действовать с 1 января 1843 года. Ей был присвоен Третий класс и степень после Симбирской епархии. Сам Николай I повелел, чтобы епископ новой епархии именовался не Ставропольским и Кавказским, как предлагал Св. Синод, а Кавказским и Черноморским, подчеркнув этим роль правящего епархией архиерея как Кавказского иерарха.

Прошло несколько месяцев, прежде чем Св. Синод подобрал достойного кандидата. Кавказской пастве требовался архипастырь, который бы твердо держал в своих руках епископский жезл, дабы приостановить отпадение православного населения в старообрядчество, сектантство и даже мусульманство.

Открытие Кавказской епархии произошло в разгаре длительной и ожесточенной войны с Шамилем, когда возникали новые кордонные линии на реках Лабе и Сунже. Условия военного быта русского населения края заключали в себе много отрицательных моментов для развития религиозно-нравственного чувства. Суровая атмосфера сторожевой кордонной службы, карательных экспедиций против горцев, жестоких убийств, грабежей, насилий, массовых экзекуций и уничтожения горских аулов - всех этих спутников кровавой и опустошительной Кавказской войны - оказывала тлетворное влияние на нравственный облик пестрого и случайного во многом населения.

Кавказский край нуждался в архипастыре, хорошо знакомом с различными религиозными верованиями коренных жителей и отлично осведомленном о духовных потребностях своей паствы. Ей хотелось иметь архипастыря доброго, справедливого, прозорливого, высокообразованного, волевого, деятельного и умелого в делах административного устройства новой епархии. Кроме того, он должен был также служить примером собственной высоконравственной и добродетельной христианской жизни. По рекомендации митрополита Филарета Киевского и Галицкого, выбор пал на викария Киевской митрополии епископа Чигиринского Иеремию (Соловьева), отличавшегося глубокой богословской образованностью и подвижнической жизнью. Сам митрополит Филарет говорил о Кавказской епархии: «Нива Господняя невозделанная, паства еще не образованная, а потому и служение архипастыря этой паствы, поистине крестоносное должно быть, прежде всего, в духе апостольском».

По словам владыки Иеремии, митрополит Филарет «в первоначальное основание Кавказской епископии преподал благословение свое, и Святыя Лавры Киевския и святых ее отцов Антония и Феодосия, вручил частицы многих святых мощей, благословил иконами и Дом Епископа Кавказского, и семинарию Кавказскую, снабдил ризницей, паче же всего напутствовал наименованного Епископом Кавказским»[131].

Первый епископ Кавказский и Черноморский Иеремия прибыл в свой кафедральный город Ставрополь 10 апреля 1843 года в Великую субботу. Свое архипастырское служение на Северном Кавказе он начал торжественной архиерейской службой в первый день Св. Пасхи в Троицком кафедральном соборе. Владыке Перемни удалось быстро завоевать симпатии своей новой паствы. Он стал творцом нового течения в общественной жизни Ставрополя, где до того в связи с военными действиями на Кавказе преобладающую роль играл военный элемент.

В Ставрополе в это время находилась штаб-квартира командующего войсками Кавказской линии и Черномории и резиденция наказного атамана Кавказского линейного казачьего войска. С утра до глубокой ночи город оглашали военные клики. Звон оружия, конский топот казачьих сотен, стук колес военных обозов раздавались по улицам. Время деятельности владыки Иеремии, пишет А. И. Васильев, «было периодом сильного возбуждения церковной жизни на Северном Кавказе. В Ставрополе, преимущественно военном городе, явились благодаря созданию епархии новые интересы. Епископ первый поднял вопрос о постройке храмов, которых было очень мало на Северном Кавказе, об организации просветительных учреждений - семинарии и духовных училищ, о необходимости борьбы с расколом и разными сектами, о развитии христианского просвещения в населении и среди туземцев»[132].

Учреждение Кавказской епархии, торжественные архиерейские службы, строительство ряда новых храмов и монастыря, основание духовной семинарии - все это вносило новую животворную струю в духовную жизнь захолустного кавказского города, каким еще тогда являлся Ставрополь. Местное общество, откликнувшись на призыв владыки Иеремии, приняло горячее участие в его начинаниях по сооружению новых храмов. В делах благотворительности он шел впереди всех, заражая личным примером свою паству. За неполных семь лет (1843 - 1849), в течение которых преосвященный Иеремия стоял во главе Кавказской епархии, она достигла большого развития. Все остальные архипастыри, правившие епархией до революции (владыки Иоанникий„ Игнатий, Феофилакт, Герман, Владимир, Евгений, Агафодор), шли уже по пути, проторенному первым епископом Кавказским и Черноморским Иеремией. Ближайший друг знаменитого проповедника архиепископа Херсонского и Таврического Иннокентия, питомец и ставленник митрополита Киевского и Галицкого Филарета (Амфитеатрова), владыка Иеремия стоял на высоте требований своей Кавказской паствы. Начальник Кавказской области генерал Гурко так отзывался о владыке Иеремии в 1845 г. в своем отношении на имя обер-прокурора Святрейшего Синода графа Протасова: «Преосвященный Иеремия есть пастырь, достойный всякой похвалы. При строгом образе жизни он соединяет в себе истинную кротость, любовь к ближнему, глубокую набожность и пламенное усердие к вере. В его управлении почти не слышно жалоб, которые доходили прежде до областного начальства на лиц духовного ведомства. По его убеждению и содействию, исправлены, устроены или окончены постройкой многие церковные здания, особенно каменный Собор в Ставрополе (Кафедральный). Примером дел своих, равно как всегдашним расположением к добру и благотворению, он приобрел к себе общую привязанность и уважение»[133].

Интересна запись, сделанная рукой самого владыки Иеремии о достопримечательных событиях в жизни Кавказской епархии на страницах «Кавказского календаря» за 1847 год, подаренного архиереем в библиотеку духовной семинарии и ныне хранящегося в Ставропольской краевой библиотеке:

«1842, апреля 4 - учреждение Кавказской епархии;

1843, генваря 2 - Епископом Кавказским и Черноморским назначен киевский викарий;

1846, генваря 12 - учреждено училищно-Ставропольское общежитие, в день Вознесения Господня для сего общежития заложен дом купца И. Г. Ганиловского;

1846, июля 20 - учреждена Кавказская семинария;

1846, ноября 13 - в день священныя памяти Иоанна Златоустого открыта Кавказская семинария».

Эта запись свидетельствует о том, что именно владыка Иеремия полагал наиболее существенным в событиях Кавказской епархии на первых порах своей архипастырской деятельности. Главное внимание он уделял распространению христианского просвещения и созданию кадров образованного Кавказского духовенства. Уже в конце 1843 года владыка Иеремия послал в Св. Синод свои соображения о необходимости открытия Кавказской духовной семинарии. Чтобы ускорить ее открытие, он, скрывшись под именем неизвестного благотворителя, внес 10000 рублей на содержание в семинарии семи стипендиатов из числа наиболее бедных детей Кавказского духовенства.

Сообщив в Св. Синод о крупном пожертвовании неизвестного благотворителя, владыка Иеремия рассчитывал этим ускорить благоприятный исход дела об учреждении духовной семинарии. Однако лишь в июле 1846 года, после долгой проволочки, состоялось, наконец, царское повеление об ее создании в Ставрополе. Торжественное открытие было приурочено к 13 ноября 1846 года - дню, когда церковь чтит память св. Иоанна Златоуста. По мнению владыки Иеремии, именно этот знаменитый проповедник должен был стать вдохновляющим идеалом для воспитанников духовной семинарии. В первом учебном году в ее стенах обучалось 55 человек. Чтобы не срывать занятий из-за отсутствия преподавателей, сам архиерей взял на себя уроки по катехизическому учению и Св. Писанию. Он также пожертвовал семинарии свою прекрасную библиотеку из 2000 томов, заботясь о хорошем богословском образовании новых кадров Кавказского духовенства. К этому времени уже действовал царский указ о посылке в новые приходы Северного Кавказа только священников, прошедших семинарский курс. «Особенности религиозной жизни русского населения Северного Кавказа и разноплеменность народов, населявших его, - пишет А. И. Васильев, - выдвигали на первый план миссионерские цели. Требовались не только богословски образованные священники, способные к христианской просветительной деятельности, но и знатоки горских наречий, религиозных верований, обычаев и других особенностей жизни горского населения, которое можно было обратить в христианство»[134].

Владыка Иеремия стремился поставить духовную семинарию в те же условия, в каких была созданная в 1837 году в Ставрополе Кавказская областная гимназия. Он решил ввести обучение осетинскому и калмыцкому языкам, отказавшись от первоначального замысла преподавания черкесского языка, т. к. религиозная нетерпимость адыгейцев и чеченцев исключала возможность думать в то время об их христианском просвещении. Между тем осетины, калмыки и другие народы гораздо легче поддавались воздействию православных миссионеров.

Особое внимание владыка Иеремия уделял учреждению казенных стипендий для духовного образования детей горцев. Уже с первых лет открытия Кавказской семинарии в ее стенах можно было встретить осетин, грузин, абхазцев и калмыков. Владыка Иеремия считал даже возможным обучать в семинарии пленных горских детей, чтобы готовить таким образом миссионеров для проповеди христианства среди горских народов. Любопытно отметить, что за счет вдовы генерала Лещенко в духовной семинарии воспитывался горец, взятый в плен ребенком и получивший фамилию Горыч. Впоследствии он служил священником в одной из закубанских станиц. Тем не менее, пока шла Кавказская война, фанатический мюридизм не позволял распространять и восстанавливать христианство среди горцев Северного Кавказа. Эта возможность возникла лишь после пленения в 1859 г. имама Шамиля.

Одну из первых своих поездок по обозрению епархии, насчитывавшей до 200 приходов, владыка Иеремия начал с Черномории. К тому времени там имелось уже 63 церкви и 2 молитвенных дома. Будучи в 1844 г. на торжествах в честь 50-летия Черноморского казачьего войска, владыка Иеремия горячо заинтересовался состоянием Екатеринодарского духовного училища, поддержав мысль об его преобразовании в уездное училище. К сожалению, этот замысел был осуществлен лишь много лет спустя - в 1858 г. при епископе Игнатии Брянчанинове. Владыка Иеремия сделал строгий выговор Екатеринодарскому духовному правлению за отказ дать смотрителю училища В. Золотаренко сведения о детях, подлежащих определению в учение, и обязал ежемесячно доносить ему о состоянии училища.

На Черноморское духовенство большое впечатление произвел и тот факт, что архиерей посвятил в стихарь трех самых лучших воспитанников Екатеринодарского духовного училища, одновременно отказав в посвящении некоторым малограмотным причетникам. Такое небывалое в жизни училища поощрение отлично учившихся детей и как бы официальное признание за ними прав на известную иерархическую степень имело самые благоприятные последствия.

Черноморское духовенство воочию убедилось в том, что будущее положение его детей зависит теперь от их воспитания в духовно-учебных заведениях. Гораздо труднее оказалось для владыки Иеремии парализовать вредное влияние старообрядчества на его Кавказскую паству. На этом поприще его ожидали многие огорчения, невзгоды и неприятности. После обозрения Черномории преосвященный Иеремия сосредоточил свое внимание на Кавказском линейном казачьем войске, где на 130 тысяч человек населения старообрядцы составляли 20 500 душ. Ознакомление с линейными станицами явило взорам архиерея прискорбную картину. «Преосвященный Иеремия, -  говорится в «Исторической записке о христианстве на Северном Кавказе», -  нашел свою паству в колеблющемся состоянии - одни открыто держались раскола, другие готовы были пристать к нему, третьи находились в смущении и не знали, что делать. Кроме того, на Кавказе появились духоборы, молокане и др. сектанты. Религиозная смута в умах усиливалась»[135].

Эту характеристику дополняет А. И. Васильев: «Русское население Кавказа составилось из элементов, совершенно чуждых религиозного духа и церковности. Кавказ населяли беглые крепостные, беспаспортные или же с фальшивыми паспортами бродяги, разные дезертиры, бежавшие преступники, нищенствующие странники, преследуемые в России сектанты и в особенности раскольники»[136].

Невежественное Кавказское духовенство не в состоянии было руководить народной религиозной жизнью. Епархиальная власть была далека и не имела сил для борьбы со злом. Положение еще больше усложнялось тем, что старообрядцы не пытались распространять христианство среди мусульман и язычников, а навязывали его нестойкому в вере православному населению, возбуждая в нем дух вражды к Православной Церкви. Владыка Иеремия был удручен тем, что он увидел в центре старообрядчества на Тереке - в гребенских станицах. К его прибытию на Терек православные храмы в станицах Червленой и Щедринской уже были разобраны. Не стало храмов и в других станицах Гребенского полка. «Материал храмов Божиих, кроме станицы Старогладковской, растрачен, - доносил преосвященный Иеремия Святейшему Синоду, - и неизвестно, где находятся Св. Антиминсы, книги, утварь, несколько икон из иконостаса находятся в домах раскольников».

Соседние казачьи полки - Кизлярский и Моздокский - тоже были на пути к полному переходу в старообрядчество. Православные церкви в станицах этих были ветхи и находились в запущенном и жалком состоянии. В станице Каргалинской, где стоял штаб-квартира Кизлярского полка, церковь была так ветха, что грозила падением, и ее пришлось подпереть со всех сторон. В таком же плачевном состоянии находились церкви в станицах Наурской и Ищерской, входивших в Моздокский полк.

Католические и армянские храмы в Кизляре и Моздоке затмевали своим блеском и богатой утварью православные церкви этих старейших городов Северного Кавказа.

По возвращении в Ставрополь владыка Иеремия горячо взялся за дело подъема религиозно-нравственного состояния линейного казачества. Он предполагал изыскать средства к восстановлению и украшению православных храмов в Кавказском линейном войске, заменить полуграмотное и невежественное духовенство богословски образованный, ходатайствовать об открытии упраздненного в свое время Моздокского викариатства. К сожалению, эта сторона его деятельности была грубо прервана в самом начале и владыку Иеремию постигло жестокое разочарование. Все началось с того, что он сообщил Кавказскому военному начальству о проживании в станице Червленой беглого попа - факт, который не мог быть терпим при сложившихся в Гребенском полку обстоятельствах. Командиру полка Суслову было приказано в связи с этим произвести дознание. Предупрежденному беглому попу удалось скрыться. Тем не менее среди казаков-гребенцев начались волнения. Они написали на архиерея жалобу, в которой обвиняли его в применении полицейских мер при удалении беглого попа. Введенный в заблуждение этим доносом Кавказский наместник Воронцов доложил Николаю I о том, что преосвященный Иеремия теснит гребенских линейных казаков, запрещает им разрешенное в 1836 г. царем богослужение по их обряду, не позволяет чинить их молитвенных домов и что, наконец, священник, служивший по их обрядам, «полицейскими мерами силой от них взят»... В действительности, владыка Иеремия никогда даже не помышлял о таком запрещении, он хотел лишь оградить свою православную паству от темного влияния никому не ведомых личностей.

Еще до этого у него произошли распри с командующим Кавказским корпусом Нейгардтом. В ответ на доклад архиерея о совращении большого числа православных казаков в старообрядчество тот, отрицая этот факт, несправедливо утверждал, что линейные казаки уже при своем переселении на Кавказ придерживались старой веры. В столкновении владыки Иеремии с червленскими казаками крайне двусмысленно вел себя и наказный атаман Кавказского линейного войска Николаев. Он был в числе тех, кто плел сети тонкой интриги, направленной против архипастыря. Трудно теперь сказать, чем вызывалось неодобрительное отношение Николаева к предпринятым владыкой Иеремией мерам по пресечению свободной пропаганды старообрядчества среди линейных казаков. То ли тайной принадлежностью к этому толку, в чем его тогда обвиняла молва, то ли родственными связями с казаками старой веры, то ли просто религиозным равнодушием? Высказывается, впрочем, мнение, что Николаев не хотел раздражать и огорчать притеснениями линейных казаков-староверов, как первых пионеров Кавказа, боевые заслуги которых в деле его покорения были весьма велики.

В условиях тех лет, когда Кавказская воина была еще в полном разгаре, с точки зрения Николаева, было крайне рискованным шагом возбуждать против военных властей раскольничью часть линейных казаков. Пример некрасовцев, оказавших упорное сопротивление русским войскам на Кубани и впоследствии эмигрировавших в Турцию, был еще свеж в памяти... Не редки были также и случаи перехода казаков-старообрядцев к Шамилю, где образовалась даже целая станица из таких беглецов.

Владыке Иеремии пришлось вступить в нескончаемую переписку по поводу возводимых на него обвинений. Неоднократно и настойчиво теребил его запросами обер-прокурор Св. Синода граф Протасов: кем был взят беглый поп от гребенских казаков и по чьему распоряжению? В ответ владыка Иеремия резонно сообщал, что полицейские меры по взятию попа силою от него никак не зависели и что о применении таких мер, вообще не состоявших в его распоряжении, он ни у кого никогда не просил. По его мнению, два написанных о беглом попе секретных отношения к военному начальству, конечно, не могли быть сочтены «таковым распоряжением или мерою». В категорической форме владыка Иеремия отвергал самую возможность какого-либо бывшего у него намерения о взятии беглого попа силою. Он также твердо заверял графа Протасова о том, что и других стеснений гребенским казакам в отношении старообрядческого богослужения от него «чинимо не было». «Обвинения во всем этом епархиального начальства - есть некая подстройка ревностной и слепой приверженности некоторых к расколу»[137].

Прикрываясь внешней лояльностью к военным и духовным властям, гребенцы-старообрядцы, опираясь на своих высоких покровителей, хитроумно рассчитали все свои шаги против епархиального начальства. Они хорошо понимали тогдашнее напряженное положение военных дел на Северном Кавказе, прекрасно сознавая, что в то боевое время нельзя было не считаться с гребенскими казаками, как с влиятельной силой, обладавшей неоспоримыми военными заслугами и блестящим боевым историческим прошлым. Военные власти Кавказа, став на защиту гребенцев, не только не поддержали владыку Иеремию на первых порах его деятельности, хотя бы тактичным разъяснением специфических особенностей Кавказа и задач линейного войска, но вероломно устроили ему тяжелую каверзу. В результате хитросплетенной тонкой интриги вскоре вообще было устранено влияние Кавказского епископа на церковную жизнь Кавказского линейного казачьего войска.

При деятельном участии Николаева, в связи с утверждением нового положения о Кавказском линейном войске, указом Св. Синода от 19 июля 1845 года неожиданно все православное духовенство около 100 линейных казачьих станиц было отделено от Кавказской епархии и подчинено обер-священнику Кавказского отдельного корпуса Михайловскому. Центром церковного управления для него теперь стал Тифлис, который во время кавказских войн был даже менее доступен, чем прежние центры Астрахань и Новочеркасск. Количество приходов, оставшихся в Кавказской епархии после этого «разделения» церквей стало совсем незначительным, охватывая лишь Черноморию и часть Ставрополья. Отпали и замыслы о восстановлении Моздокского викариатства для руководства линейным духовенством. Гребенские старообрядцы ликовали, одержав «победу» над архиереем. Среди смущенных единоверцев началось движение в сторону сближения со старообрядцами. Единоверческая церковь в станице Ессентукской стала пустеть и приходить в упадок. Старообрядцы, побывав на архиерейской службе владыки Иеремии, дошли до того, что стали его самого склонять перейти на их сторону...

Уязвленный хитрой интригой, владыка Иеремия крайне болезненно воспринял постигший Кавказскую епархию коварный удар. Архипастырский жезл зашатался в его руках. С горечью он писал Кавказскому наместнику князю М. С. Воронцову, пригласившему архиерея приехать к нему в Кисловодск, что он лишен этой возможности, т. к. по пути туда ему пришлось бы ехать по чужим приходам... Владыка Иеремия был очень удручен тяжелыми последствиями расчленения его молодой, едва успевшей стать на ноги епархии, создавшейся ненормальной двойственностью в духовном руководстве Кавказской паствой и в управлении церковными делами.

В Ставрополе - «городе креста» - на плечи владыки Иеремии поистине выпало несение тяжелого креста. Эта тяжкая ноша настолько подломила его, что он стал ходатайствовать об увольнении его с Кавказской кафедры. Однако Протасов просил владыку не оставлять Кавказской епархии, говоря, что «он не сомневается в том, что пламенное усердие преосвященного Иеремии к церкви придает ему силы к новым подвигам на поприще, на котором Святейший Синод признает служение его истинно полезным». В ответ владыка Иеремия писал, что «если исполнение его желания признается несвоевременным и сам он еще почитается небесполезным, то готов остаться на настоящем поприще сколько то будет возможно»[138].

Преосвященный Иеремия тогда еще надеялся, что ему удастся возвратить линейные казачьи церкви в Кавказскую епархию. С этой целью он в начале 1849 года послал Кавказскому наместнику Воронцову докладную записку, в которой убедительно указывал на весьма вредные последствия состоявшегося отделения церквей для духовной жизни края. Но все его усилия оказались тщетными, и он, твердо решив удалиться на покой, в октябре 1849 года послал об этом прошение в Св. Синод. В декабре того же года владыка Иеремия расстался со своей паствой, так и не исполнив многих своих замечательных замыслов по обновлению и оживлению всей духовной жизни Северного Кавказа и христианскому просвещению его иноверцев. Но и покинув Кавказскую паству, епископ никогда, до самой смерти не забывал о ней. В 1853 году он прислал в основанный им в Ставрополе Иоанно-Мариинский женский монастырь прекрасные образцы иконописи, чтобы положить начало иконописной мастерской в этой обители. После пленения Шамиля и учреждения «Общества восстановления православного христианства на Кавказе» он в 1860 году пишет свои пламенные «24 письма на Кавказ». Позже, собираясь возглавить Алтайскую духовную миссию, владыка Иеремия обратился к своей бывшей пастве с призывом помочь своими пожертвованиями устроению на Алтае Благовещенской миссионерской обители.

Архипастырскому служению владыки Иеремии на Северном Кавказе посвящено немало воспоминаний и биографических очерков. Интересен один эпизод, рассказанный владыкой Иеремией преосвященному Владимиру. В одну из поездок по епархии владыка Иеремия остановился на отдых у мирного горского князя. В кунацкой взоры архиерея привлек висевший на ковре кинжал с редкой старинной насечкой на рукоятке и ножнах. Не зная еще местных обычаев, Иеремия имел неосторожность похвалить эту вещь. По горскому адату, понравившийся предмет надо дарить гостю. Хозяин тут же снял со стены кинжал и подал его архиерею. Владыка Иеремия отказывается принять подарок ему вовсе не нужный, не приличествующий его сану. Хозяин настаивает, гость стоит на своем. Глаза горца загорелись недобрым огнем. Отказ от подарка он воспринял за смертельную для себя обиду. Присутствовавшие при этой сцене едва убедили владыку Иеремию принять подарок, опасаясь, что горец поразит кинжалом своего строптивого гостя[139].

Этот случай показывает, в каких условиях протекали частые поездки преосвященного Иеремии по епархии и на подстерегавшие его опасности. Большую ценность представляет для нас свидетельство видного кавказского деятеля тех лет Г. И. Филипсона. «Первым епископом Кавказским и Черноморским был назначен Иеремия, лет 45, человек ученый, строгой монашеской жизни, но желчный, честолюбивый и склонный к фанатизму. Он принялся слишком усердно и резко за благоустройство своей епархии и за обращение иноверцев, чем вооружил против себя особенно раскольников, между которыми были люди почтенные и заслуженные. Новый епископ стал принимать крутые и не совсем разумные меры. Доходило дело до соблазнительных сцен, тем более возбуждавших неудовольствие казаков, что офицеры их были тоже раскольники, полковые командиры хотя и из регулярных войск, но или из иноверцев или по расчету равнодушно относившиеся к делам веры. Наконец, наказного атамана линейного войска генерала Николаева, из Донского войска, подозревали, что он сам втайне держится старой веры. Ясно, что преосвященный Иеремия не понял положения края, но вместо того, чтобы объяснить ему это и иначе направить его деятельность или, наконец, заменить его другим лицом, князь Воронцов исходатайствовал высочайший указ об изъятии линейного казачьего войска из епархии и подчинении его снова обер-священнику. Дело велось втайне, и указ неожиданно разрушил только что образованную епархию»[140].

Ошибки преосв. Иеремии, допущенные в конфликте с гребенскими старообрядцами и с военными властями. Северного Кавказа, отнюдь не умаляют высоких достоинств первого епископа Кавказской епархии. Хотя, отделение от нее линейных церквей и нанесло серьезный ущерб дальнейшему развитию церковной жизни края, оно все же не могло задержать начавшегося бурного процесса христианского просвещения Кавказской паствы.

Славное детище владыки Иеремии - Кавказская духовная семинария - только за 50 лет своего существования подготовило 850 образованных священников, внесших значительный вклад в развитие христианства на Северном Кавказе. Пламенный призыв к Кавказскому духовенству епископа Иеремии на торжественном открытии духовной семинарии «воплощать в своей жизни идеал чистоты и духовной непорочности, строгого воздержания и проникнутого любовью самоотречения, глубокой преданности воле Божией и крепкой веры в святость своего дела», на многие десятилетия определил деятельность питомцев семинарии на их Кавказской свешнице.

Некоторые из замыслов и намерений преосвященного Иеремии были осуществлены ближайшими его преемниками на Кавказской кафедре - владыками Иоанникием Образцовым (1849 - 1857) и Игнатием Брянчаниновым. (1857 - 1861). Однако тяжелые материальные условия, малочисленность церковных приходов Черномории и Ставрополья самым неблагоприятным образом отражались на деятельности епархиальных учреждений, на состоянии духовного образования и миссионерской работы.

Владыке Иоанникию вслед за преосвященным Иеремией также пришлось столкнуться с происками староверов, обосновавшихся в г. Ейске. Епархиальные власти вынуждены были просить Кавказского наместника не принимать на жительство в Ейск тех, кто не представит от прежних своих приходских священников свидетельства об исповедании православия.

На жизнь Кавказской паствы по-прежнему накладывала отпечаток затянувшаяся на несколько десятилетий война. Сменивший владыку Иоанникия преосв. Игнатий, пользуясь своими светскими связями, намеревался исправить неблагоприятно сложившееся для Кавказской епархии положение. Однако и он оказался бессилен что-либо изменить. Именно в это время близилась к развязке борьба с Шамилем и так называемое «покорение Кавказа». Не в интересах командования Кавказской армии было возбуждать недовольство среди линейных казаков-старооорядцев.

В этих условиях архиереям приходилось терпеливо ждать того дня, когда военные дела отойдут на второй план и можно будет спокойно заняться упорядочением церковной жизни в епархии и христианским просвещением иноверческих народов Кавказского края. Прибыв 4 января 1858 года в Ставрополь, владыка Игнатий был очень удручен скудостью средств архиерейского дома. Кстати, его предшественники вынуждены были ютиться в ветхом, жалком домике, к которому была пристроена небольшая каменная крестовая архиерейская церковь. «Лучше закрыть кафедру, -  писал владыка Игнатий наместнику Кавказа Барятинскому, - чем оставлять ее в таком положении нищенском, понуждающем чиновников и лиц, коими обставлен епископ, искать неправедных средств к существованию»[141].

Князь Барятинский поддержал преосвященного в этом вопросе. Докладывая об испытываемых епархиальными чинами на Кавказе тяжелых материальных лишениях, он особенно подчеркивал тягостное положение белого духовенства в Моздоке и Кизляре. Сюда из-за скудного содержания на места священников шли лица с самым ограниченным образованием. «Между тем эти священнослужители, призванные действовать в среде, окруженной иноверческими племенами, проповедовать слова Евангелия прихожанам, большей частью из черкес, чеченцев и осетин, не утвердившихся в принятых ими верованиях, проливать свет православия между полудикими народами, должно иметь все качества для такого высокого призвания необходимые и быть избавлены в материальном отношении от жалкой зависимости у прихожан, делающих для них бессильным Слово-Пастыря… Если отличное образование признается необходимым условием для духовных лиц внутри империи, то тем более это необходимо для священников мест пограничных с мусульманским населением. Без этого условия священники не только не могут иметь нравственного влияния на просвещение магометан и противопоставлять исламизму превосходство учения христианского, но не в состоянии даже поддержать в евангельской чистоте верований своей паствы. Но условия этого можно достигнуть только прочным и безбедным обеспечением духовенства в средствах жизни»[142].

Кавказский наместник просил царя Александра II назначить Кавказскому епархиальному управлению (епископу с его штатом - священноцерковнослужителям кафедрального собора, членам Духовной консистории и членам ее канцелярии) того же содержания, что и духовенству западных губерний России, чтобы духовные особы не находились в материальном отношении в зависимости от мирян. Он напомнил о сделанном ранее владыкой Игнатием представлении в Св. Синод о назначении содержания духовенству Моздока и Кизляра. Такая поддержка была особенно ценна для владыки Игнатия в связи с возникшими ложными представлениями о его широком образе жизни, нашедшими отражение в книге М. Краснова «Просветители Кавказа». Автор, говоря о владыке Игнатии, беззастенчиво пишет о том, что «последний так широко жил, что Святейший Синод вынужден был указать размер суммы, которую может на себя расходовать епископ Кавказский. Из 24 - 28 тысяч рублей прежнего дохода Кавказского архиерейского дома, Игнатию предложено было расходовать только 12 тысяч рублей, не более»[143].

В действительности годовое содержание Кавказского епископа составляло 265 руб. 90 коп., да, кроме того, отпускалось на провизию и содержание экипажа - 457 руб. 50 коп. Только благодаря ходатайству Барятинского в 1859 году, взамен полагающихся по закону угодий для архиерейского дома, было поведено отпускать на его содержание пособие в сумме 3800 рублей в год.

Владыка Игнатий по своей натуре был бессребреником, человеком строгой аскетической жизни. Ему, чтобы совершить после своей хиротонии и назначения на Кавказскую кафедру поездку в Ставрополь, пришлось взять взаймы 1000 рублей на дорогу. Покидая Кавказскую паству в 1861 году, он также не имел никаких средств и вынужден был прибегнуть к займу, чтобы расплатиться с долгами и покрыть свои путевые издержки. Голословные выдумки М. Краснова заставляют с сомнением отнестись к его высказываниям о том, что этот епископ, променявший военный мундир на монашескую рясу и клобук, «любил блестящую обстановку, экипажи, лошадей, шелковые и бархатные рясы и всегда свежие белые перчатки, в которых он даже благословлял благочестивую публику».

В связи с этими враждебными и предвзятыми высказываниями М. Краснова в адрес владыки Игнатия представляет интерес мнение кавказского деятеля В. А. Инсарского. В своих записках он стремится разрушить существовавшее в то время убеждение, что Игнатий Брянчанинов поменял, якобы, эполеты на архиерейскую панагию «по расчетам земной нашей жизни». «Красота его, тщательность одеяния, изысканность и манерность богослужения, - замечает Инсарский, - сильно содействовали к распространению и ускорению этого убеждения»[144].

Рассказывая о своем знакомстве в Ставрополе с владыкой Игнатием и его братом - Ставропольским губернатором Брянчаниновым, В. Инсарский положительно утверждает, «что в наклонности к духовному миру ни у архиерея Игнатия, ни у брата его губернатора, ни у сына этого губернатора, молодого студента, никаких расчетов не было, а было опять-таки странное и в то же время несомненно родовое влечение... Повторяю, - пишет далее В. Инсарский, - что ни у кого из них не было никаких расчетов, а все они следовали родовому влечению, которое объяснить и определить трудно». Известно, что такая яркая личность, как преосвященный Игнатий имел не только много друзей, но и недругов. Не подлежит, однако, сомнению тот факт, что во время пребывания на Кавказской кафедре преосвященный Игнатий пользовался самой широкой любовью своей паствы. Сам любитель пышных и торжественных архиерейских служб, он настаивал на том, чтобы богослужение в храмах совершалось и духовенством истово, благоговейно, неспешно и проникновенно. Часто, совершая свои архиерейские служения, этот блестящий проповедник неизменно выступал с яркими, вдохновенными проповедями.

Преосвященный Игнатий отличался также необыкновенной доступностью. Особенным его вниманием пользовалось епархиальное духовенство, с которым он был очень приветлив, постоянно заботясь об улучшении его материального быта, повышении образовательного уровня. При нем множество следственных кляузных дел Духовной консистории, тянувшихся годами, были разобраны, благодаря чему Кавказская епархия покончила со многими недоразумениями, возникшими между духовенством и местными гражданскими властями, между церковными причтами и прихожанами.

Уже в первый год, по прибытии в Кавказскую епархию, владыка Игнатий посетил Пятигорск, Кизляр и Моздок. В Пятигорске он совершил торжественное освящение грота известного Большого Провала, ставшего доступным для обозрения и для лечения, благодаря проведенному в 1858 году к этому замечательному творению природы тоннеля. После погружения владыкой Игнатием креста в воды подземного озера Провала и окропления стен его грота освященной водой, здесь был поставлен образ Скорбящей Божией Матери. Впоследствии, в память о торжестве открытия тоннеля и освящения Провала, Управление Кавказских Минеральных Вод поставило в гроте киот с иконой целителя страждущих св. Пантелеймона. На следующее лето владыка Игнатий побывал в Черномории.

Во время поездок по епархии преосвященный Игнатий всюду по-отечески беседовал со своей паствой, наставляя ее в истинах христианской веры. Кроме устных наставлений, он составил поучение «О спасении», которое распространялось в приходах. Ознакомившись с состоянием епархии, преосвященный Игнатий в 1859 году в своих предложениях на имя Кавказской духовной семинарии отметил, что священнослужители края стоят, за редким исключением, на высоте пастырского призвания. Однако, по его мнению, диаконы, будучи с низшим образовательным цензом, не всегда и не везде удовлетворяли своему назначению. Таким образом, налицо были уже первые плоды деятельности духовной семинарии, давшей епархии первых образованных, достойных священников, способных влить свежую струю в дело христианского воспитания прихожан.

2

Благосостояние духовной семинарии всегда было предметом особых забот владыки Игнатия, разделявшего мнение своих предшественников об исключительном значении этого питомника духовного просвещения для молодой Кавказской епархии. Его также постоянно интересовало надлежащее воспитание детей духовенства в епархиальных духовных училищах. При нем в 1858 году Екатеринодарское духовное училище было, наконец, преобразовано из приходского в уездное. Лишь из-за бедности епархии не смогла быть осуществлена идея преосвященного Игнатия об учреждении епархиального женского училища.

Большое значение владыка Игнатий придавал строительству храмов. К его прибытию в Ставрополь там уже было 13 церквей, кроме старого Троицкого собора, воздвигнутых усилиями владыки Иеремии. В 1847 году Ставрополь украсил кафедральный собор, построенный по указанию царя Николая I известным архитектором Тоном. При владыке Игнатии в 1859 - 1860 гг. у кафедрального собора по проекту архитектора Воскресенского была сооружена грандиозная колокольня. Для нее был отлит огромный колокол, весивший 523 пуда. Величественная пятиэтажная колокольня с ее позолоченным куполом была видна за десятки верст, служа как бы светоносным христианским маяком на необозримых просторах Кавказской епархии[145].

По проекту архитектора Тона в Пятигорске, имевшем до того скромную маленькую Скорбященскую церковку, с 1847 года начал воздвигаться величественный Спасский собор. Его постройка была закончена только в 1867 году. Памятником архипастырской деятельности владыки Игнатия на Северном Кавказе стал замечательный каменный храм в селе Новогригорьевском, Ставропольской губернии. Вместе с губернским архитектором Воскресенским владыка Игнатий, сам военный инженер по образованию, составил план храма. Это грандиозное и величественное сооружение построил Ветров, участвовавший в качестве десятника в постройке здания Эрмитажа в Петербурге. Вместе с иконостасом храм обошелся более чем в 300 тысяч рублей.

В 1859 году владыка Игнатий, совершая торжественное открытие в Ставрополе Иоанно-Мариинского женского монастыря, произнес прекрасное прочувствованное слово, в котором изложил свои взгляды на значение монашества. К этому времени преосвященный Игнатий стал знаменитым наставником русского иночества. Его вдохновенными сочинениями десятилетиями руководствовалось все наше монашество. Не имея высшего духовного образования, владыка Игнатий прошел путь от послушника до игумена, изложив с большим блеском свои аскетические воззрения во многих духовных произведениях, среди которых наибольшей известностью до сих пор пользуются его «Аскетические опыты» и «Отечник»[146].

Время управления епископа Игнатия представляет значительный интерес еще и потому, что в этот период в жизни Северного Кавказа произошли важные исторические события. Все эти годы велась усиленная военная колонизация края. В 1858 году была учреждена в Кавказском линейном войске новая Урупская бригада, в которую вошли станицы, основанные на реке Урупе. Ряд новых укреплений возник на кордонной линии за Кубанью. В 1859 году в ауле Гуниб капитулировал перед русскими войсками князя А. И. Барятинского грозный имам Шамиль, что означало завершение длительной войны в восточной части Кавказа. В 1860 году произошла перемена и в устройстве казачьих войск. Правое крыло Кавказской линии стало именоваться Кубанской областью. Новое Кубанское казачье войско составилось из Кавказского линейного и Черноморского войск.

Левое крыло Кавказской линии, названное Терской областью, составило Терское казачье войско. В 1860 году к Ставропольской губернии были присоединены калмыки Больше-Дербетовского улуса. В 1861 году по плану графа Евдокимова начал заселяться Закубанский край, что привело к так называемому покорению Западного Кавказа путем выселения нескольких сот тысяч горцев в Турцию. Все эти события выдвинули перед Кавказской епархией ряд новых задач по миссионерству, по усилению подготовки кадров образованного духовенства для вновь учреждаемых приходов и по церковному строительству в десятках новых станиц. Владыка Игнатий понимал, что теперь дело шло к устранению возникшего в 1845 году разделения церквей на Северном Кавказе. Но как раз в это время он заболел натуральной оспой и нервной горячкой. Резко ухудшившееся состояние здоровья заставило его просить царя Александра II об освобождении от управления Кавказской епархией и в августе 1861 г. покинуть архиерейскую кафедру в один из ответственных периодов ее истории. За год до этого, 9 июня 1860 года, было учреждено, по представлению Кавказского наместника князя Барятинского, «Общество восстановления православного христианства на Кавказе».

«Православная христианская вера, - говорилось в царском указе на имя Барятинского, - в древние времена была господствующей в тех местах Кавказа, где ныне преобладает магометанство. В горах, однако же, до сих пор сохранились многие остатки бывшего, но не угасшего еще там света Христианства. С покорением Кавказа, желая действовать путем убеждений, распространяя в горах Слова Евангелия, мы признаем полезным призвать к участию в этом великом деле всех ревнителей православия. Учреждая с этой целью особое общество, под названием: общество восстановления православного христианства на Кавказе, мы утвердили составленный вами и рассмотренный Кавказским комитетом проект устава сего общества».

Учреждение этого общества вызвало большую радость среди Кавказского духовенства. Горячо откликнулся на это событие и первый епископ Кавказский и Черноморский Иеремия, живший тогда на покое в Нижнем Новгороде. В своих «24 письмах на Кавказ» он по этому поводу писал: «И по христианским чувствам, и наипаче по нерасторжимому, вечному союзу моему с Кавказом, как первый, еще и недостойный епископ Кавказский, общество для распространения и восстановления христианства в горах Кавказских столь для меня важно, священно, близко к сердцу, любезно и почтенно, что я желал бы быть в нем последним служкою, последним клириком, последним священосцем в последнем из тех храмов Господних, кои даст вам Бог восстановить или вновь соорудить под Эльбрусом или Казбеком или иной дивной высотой Кавказа. Но и по летам и по настоящему положению моему это уже совершенно невозможно. Что же мне делать? Отказаться ли от участия в вашем апостольском деле? Не могу? Участвовать ли в нем посильным приношением? Мало? Молиться ли, да воссияет свет Христов во тьме Кавказской? Молился о сем, когда жил у подножия Кавказа, молюся и теперь о нем, вдали от него, нося его в персях и на персях»[147].

Эта замечательная рукопись имеет свою историю. Долгое время она хранилась в библиотеке Иоанно-Марьинского женского монастыря в Ставрополе, а затем, после закрытия обители, находилась у покойной монахини Е. С. Беруновой. Перед смертью она передала рукопись протоиерею Н. Д. Польскому. Ныне этот замечательный памятник литературного духовного наследия владыки Иеремии находится в архивах Ставропольской и Бакинской епархии.

В своем труде преосвященный Иеремия с большим знанием дела говорит о тех опасностях и бедах, которые могут встретиться в трудном Апостольском деле при миссионерских разъездах «по горам и удолиям Кавказским». «Беды на Тереке, беды на Кубани, беды на Урупе и Белой, беды у Эльбруса, беды от непокорных горцев, беды и от мирных, изъявивших готовность свою быть покорными. Беды от палящего зноя, беды от холода, который как острая и смертоносная стрела излетает от вечных льдовых высот Кавказских». «Не знаю как теперь по взятии Шамиля, а прежде всего за несколько лет не было места во всем Подкавказье, где не угрожали бы или плен, или меч, или шашка и меткая пуля черкесская. Посему всякий путник почти на всех путях. Кавказа непременно должен был иметь и память о смерти и готовность встретить смерть по-христиански. А для сего некоторые из священнослужителей Кавказских в путешествии своем имели при себе Святые Дары»[148].

Эта рукопись - живой отклик владыки Иеремии на два взволновавших его события: пленение 25 августа 1859 года в Гунибе князем А. Барятинским духовного вождя горцев имама Шамиля и учреждение «Общества восстановления Православного христианства на Кавказе». «Кто во всей России не порадовался, услышав об учреждении у вас благодатного, священного общества для восстановления в народах Кавказских Святейшего Христианства, подавленного там исламизмом? Кто от всея души не поблагодарил юного, но доблестнейшего вашего князя Александра (Барятинского. - М. Г.), который без пролития крови одною мудростию и личною отвагою, низложил сильного, доселе недоступного вождя племен черкесских? Кто не вознес к Господу Богу молитву и благодарность о Победоносном, внезапным успехом своим удивившим не Россию только, но всю Европу, князе Александре славном по предкам своим и еще славнейшим по собственной его великой царю, церкви, краю и царству заслуге?»[149]

Новое общество по уставу имело предметом деятельности возобновление и поддержание древних христианских храмов и монастырей, разрушившихся от времени, построение новых храмов, снабжение их иконами и богослужебными книгами, улучшение материального и нравственного быта духовенства, устройство церковных школ, распространение в народе книг Св. Писания и религиозно-нравственного содержания. С учреждением общества прекращалась деятельность Осетинской духовной комиссии[150].

Владыка Иеремия, находясь вдали от своей бывшей паствы, тем не менее понимал, что осуществление широких задач нового общества среди исповедовавших ислам горцев Кавказа стало возможным лишь после военного разгрома фанатического мюридизма, объявившего русским священную войну - газават, и сдачи Шамиля в руки князя Александра Барятинского. Он считал, что теперь не за горами и тот день, когда будет устранена вопиющая и неразумная мера по отделению церквей Кавказского линейного войска от юной тогда Кавказской епархии, мера, продиктованная отнюдь не интересами церкви, а происками против него лично гребенских старообрядцев и казачьего атамана Николаева.

Этот день настал 14 сентября 1867 года, когда в Ставрополе получили указ Св. Синода о подчинении духовенства Кавказского линейного казачьего войска Кавказской епархии. «Слава и благодарение Богу, положившему конец войне Кавказской и затем даровавшему возможность положить конец и разделению духовенства кавказского, так много порождавшему затруднений и недостатков!» Таковы были слова об этом, знаменательном событии тогдашнего епископа Кавказского Феофилакта (1863 - 1872). Он вступил в управление Кавказской епархией в исключительно сложный и тяжелый момент. После ухода преосвященного Игнатия, епархия более года была на «вдовствующем» положении, что привело к скоплению в Духовной консистории: огромного числа не разобранных дел. На плечи нового архиерея легла невероятно тяжелая ноша епархиальных забот. О времени приезда преосвященного Феофилакта на новую кафедру есть свидетельство уже упомянутого ранее В. Инсарского, писавшего из Ставрополя своей жене 9 февраля 1863 года: «Завтра ожидают прибытия нового архиерея». В другом письме от 25 февраля 1863 г. он сообщал: «Здесь за все это время ничего достопримечательного не происходило, если не считать таковым прибытие сюда из Новгорода нового архиерея Феофилакта, которого и я видел вчера за обедней»[151].

Вступив в управление епархией, владыка Феофилакт весь погрузился в груды годами накопленных и ожидавших решения дел. Он до того засиживался по ночам над кипами бумаг, что нередко засыпал за письменным столом и келейники его сонного переносили в постель. Особенно волновали архиерея нерешенные дела о священниках. В этом случае он сокрушенно говорил: «Как не поспешить! Ведь это не причетники, а священники. Они кормила, свет, соль своего прихода. Может быть, кормило то уже давно требует поправки, соль выдохлась и теряет свои свойства, а свет тускнеет, - а мы ничего не делаем для предотвращения вреда и пресечения соблазна»[152].

Количество нерешенных дел особенно увеличилось после воссоединения с епархией приходов линейных станиц. В 1845 году в ведомство главного священника Кавказского отдельного корпуса перешло 82 церкви. Накануне воссоединения в 1867 году в епархии числилось 167 церквей, из которых 67 подчинялись непосредственно Екатеринодарскому Духовному Правлению. Теперь к Кавказской епархии сразу присоединились 220 церквей. Эти цифры свидетельствуют о бурном развитии на Северном Кавказе нового церковного строительства, что в первую очередь было связано с интенсивным заселением Закубанского края. В течение нескольких лет здесь возникли десятки новых станиц. Уже в самом начале массового заселения Закубанского края военные власти принимали в расчет угрозу активизации фанатически настроенных элементов сектантства и старообрядчества среди жителей новых казачьих станиц в случае длительного отсутствия в них православных священников и церквей. Это обстоятельство заставило на этот раз военное начальство позаботиться, чтобы в каждой новой станице непременно был священник, который, кроме совершения треб, следил бы за упрочением нравственности среди жителей и наблюдал за устройством молитвенного дома. Генерал Евдокимов, излагая эти соображения штабу Кавказской армии, считал необходимым, чтобы на каждые 200 душ переселенцев в обязательном порядке назначался один военный священник.

Первоначально, по его мнению, эти священники должны были назначаться из числа охотников по вызову из других епархий, а если их, паче чаяния, окажется недостаточно, то посылать на Кубань окончивших курс семинаристов. Для «охотников» намечалось установить денежное пособие и ряд льгот. План Евдокимова предусматривал для всего без исключения духовенства, назначаемого на службу в Закубанский край, в течение трех лет выплачивать офицерское жалованье, а также единовременное пособие: священникам по 200 руб., а причетникам по 50 руб. Все эти предложения были приняты, и Закубанское духовенство после этого поступило в подчинение главного священника Кавказской армии протоиерея С. Гумилевского.

Таким образом, процесс создания духовенства в Закубанском крае должен был складываться совершенно иначе, нежели это было за 70 лет до того в Черномории, где оно выбиралось из среды самих казаков. Однако «охотников» ехать на Кубань из России оказалось мало, и в новые Закубанские станицы были назначены священники и причетники из Владимирской, Калужской, Костромской и Тверской епархий. Но на Кубани они попали в такие тяжелые условия из-за недостатка материальных средств, болезней и военных опасностей, что вскоре стали бежать обратно в Россию. В станице Натухайской благочинный Алагумского казачьего полка священник И. Полчанинов, ехавший с конвоем из 15 казаков, был захвачен горцами в плен, и его лишь с большим трудом удалось выкупить. Дело грозило упразднением церковных причтов в большинстве новых станиц, которые были не в состоянии содержать свое духовенство.

Острый недостаток священников в приходах Закубанского края вынудил военное начальство сделать в 1866 году представление Кавказскому наместнику о назначении в станицы иеромонахов. Однако представление не получило благоприятного для края решения. Среди «охотников» оказалось немало людей со слабой нравственностью. В канцелярии главного священника Кавказской армии находились дела об удалении из Кубанского войска 24 священников за порочное поведение. Кубанский историк П. П. Короленко приводит такой пример: «В станице Самурской в 1867 году офицеры, пьянствуя со священником, напоили его до бесчувствия и носили по улицам на мертвецких носилках, говоря всем встречным, что их духовный пастырь внезапно скончался и они его сами отпевают...»[153]

Скоро в некоторых Закубанских станицах совсем не оказалось священников. Население этого края, страдавшее от эпидемических болезней, пагубного климата и недоедания, часто умирало без исповеди и причастия. Недостаточно быстро шло и церковное строительство в новых станицах, хотя на каждую церковь войском и казной отпускалось по 10000 рублей и, кроме того, на приобретение церковной утвари и богослужебных книг из церковных сумм Кубанского войска выдавалось на каждый храм по 850 рублей. К сожалению, эти средства не везде умело использовались. В станице Габукаевской церковная утварь была получена в 1863 году, а к строительству храма приступили лишь в 1870 году, закончив его только через пять лет.

После присоединения линейного духовенства к Кавказской епархии владыка Феофилакт воочию убедился в его неблагоустроенной жизни. Во время обозрения новых приходов в 1868 и 1869 гг. он заметил среди этого духовенства много уклонений от правил благоповедения и церковного порядка. Многие священники, особенно в глухих горных станицах, оказались малоопытными не только в пастырской деятельности, но даже в совершении богослужения и в отправлении обычных треб. Живя вдали от духовного начальства (местопребывание главного военного священника Кавказской армии было в Тифлисе), лишенные опытных руководителей в лице благочинных, они отвыкли даже от церковности.

Казачье линейное духовенство не находило ни нравственной, ни материальной поддержки. Нередко оно становилось жертвой произвола военных властей и станичного начальства, не встречая защиты и покровительства от далекой канцелярии главного военного священника Кавказской армии. В станице Холмской, например, доход молитвенного дома расхищался местной администрацией, а церковный причт подвергался преследованиям со стороны командира Абинского полка Есакова. По его наущению, станичное общество вынесло даже приговор об изгнании священника за то, что он добился закрытия ветхого, грозившего падением молитвенного дома[154].

Нехватка священников в епархии вплоть до 70-х годов прошлого века вынуждала Духовную консисторию публиковать по России вызовы иноепархиальных диаконов, обещая предоставить им священническую должность и рукоположить в сан священника. Это вызвало приток охотников, но зато каждый такой выходец из России переносил на Северный Кавказ в церковноприходскую жизнь и в богослужение порядки своей прежней епархии. В результате в Кавказской епархии процветало тогда необычайное разнообразие в порядке совершения богослужения. Владыка Феофилакт стремился внести в это дело руководящее и объединяющее начало. Часто, объезжая епархию, он проводил беседы с духовенством окрестных приходов, собирая их в определенные места по пути своего следования. Далеко за полночь продолжались такие беседы. Владыка Феофилакт вдохновенно говорил о высоком призвании пастыря, его трудах, нуждах и скорбях. «Растрогается сам, растрогает и доведет до слез своих слушателей, -  вспоминает один из участников таких собеседований, - могуче и тепло было его слово».

На все просьбы поберечь свое слабое здоровье следовал неизменный ответ владыки Феофилакта: «Нет, други, не так! Не таков я, пока не во гробе, не выпущу своего жезла из рук!»

Чтобы направить церковную жизнь епархии на правильный путь, он сам в здании духовной семинарии стал вести назидательные беседы с преподавателями и воспитанниками этого духовно-учебного заведения, с городским духовенством, с посещавшими кафедральный город по делам службы сельскими и станичными священниками. Темой обычно служило разъяснение высокой миссии пастырского служения. Большое внимание преосвященный Феофилакт в своих поучениях уделял исповеди прихожан, видя в ней могущественное средство воспитания Кавказской паствы в строго нравственном духе.

С присоединением церквей Кавказского линейного духовенства невероятно усложнилось и управление Кавказской епархией, число церквей в которой достигло 400. Одна лишь переписка по церковным делам с военными и гражданскими властями Кавказа поглощала массу времени у владыки Феофилакта, доводя его нередко до полного изнеможения. В новых условиях возникла настоятельная необходимость в учреждении в Кавказской епархии викариатства. Эта мысль, за которую ратовал еще первый епископ Кавказский Иеремия, получила, наконец, осуществление в 1870 году, когда состоялось открытие Моздокского викариатства. Достойным преемником знаменитого Гаия стал ректор Кавказской духовной семинарии архимандрит Исаакий (впоследствии епископ Томский и Семипалатинский). Он оказывал существенную помощь владыке Феофилакту в управлении обширной епархией, живя постоянно в Ставрополе при приписанной к архиерейскому дому Андреевской церкви.

В поле зрения преосвященного Феофилакта неизменно стояла забота о поддержании епархиальных духовно-учебных заведений. В 1866 г. для них было назначено пособие из государственного казначейства, что значительно укрепило их материальное положение. Впрочем, уже тогда Кавказская духовная семинария значительно разнилась по духу от других семинарий России. «Воспитанники Кавказской семинарии резко отличаются от того оригинального типа, который характеризует семинаристов центральных губерний России», - писал ревизовавший семинарию в 1871 г. С. Керский. Такая разница, по его словам, вызывалась тремя факторами, влияющими на духовное развитие семинариста. Это теплый южный климат, военная среда, в которой он вращается с юных лет, и положение его родной семьи. Климатом объясняется его живой и подвижный темперамент. В военной среде он перенимает внешние манеры и заимствует понятия о правилах и требованиях общественной жизни. В родной семье образуются его симпатии. «В воспитанниках Кавказский семинарии нет того горького, разъедающего чувства недовольства и озлобления, которое обыкновенно вырабатывает тип бурсака, напротив, в них преобладает довольство настоящим и спокойный взгляд на будущее... Чувство чести -  главный мотив их нравственных действий. Оно оберегает от грубых пороков и исправляет от лени»[155].

Владыке Феофилакту выпало управлять Кавказской епархией в переломный период ее истории. Это нашло отражение и в изменении титула епископа. Прежнее наименование «Кавказский и Черноморский» было заменено новым: «Кавказский и Екатеринодарсиий». Непосильные епархиальные труды, к сожалению, преждевременно свели преосвященного Феофилакта в могилу. Он скончался в 1872 г. в возрасте 55 лет. 13 мая 1872 г. его останки были погребены под сводами Казанского кафедрального собора в Ставрополе. По этому поводу преосвященный Иеремия писал, что владыка Феофилакт, будучи четвертым епископом на Кавказской кафедре, даже после кончины пребывает неразлучно со своей паствой.

В ее глазах он долгие годы пользовался репутацией подвижника, неутомимого труженика на Ниве Христовой. Его могила на протяжении многих десятилетий служила местом глубокого почитания. Тут постоянно служились панихиды, а в 1912 г. - в 40-ю годовщину со дня смерти этого Кавказского архипастыря - поднимался даже вопрос об его канонизации[156].

Новым подъемом церковной жизни региона было также ознаменовано 15-летнее управление Кавказской епархией преосвященным Германом Осецким. В 1873 г. по инициативе владыки Германа было начато издание «Кавказских епархиальных ведомостей», где публиковались многие актуальные для духовенства вопросы христианского просвещения Кавказской паствы. Выдающимся событием в жизни епархии явилось учреждение в 1873 г. в Ставрополе св. Андреевского братства, в задачи которого входило: содействовать успехам христианства в Кавказской епархии, доставлять обитающим в ее пределах иноверцам средства к познанию православной христианской веры и принятию ее, предохранять православных лиц от совращения в секты, противодействуя их распространению, оказывать пособие религиозно-нравственному просвещению православного населения Северного Кавказа.

Братство очень помогало духовенству в миссионерской работе. Оно, в частности, с первых шагов своей деятельности обратило внимание на христианское просвещение калмыков Больше-Дербетовского улуса, исходатайствовав пред Св. Синодом открытие в 1874 г. в духовной семинарии кафедры калмыцкого языка для подготовки миссионеров. К сожалению, в течение семя лет из воспитанников семинарии не вышло ни одного миссионера, и кафедра в 1881 г. была упразднена. Тем не менее преподаватель калмыцкого языка Розов за это время составил каталог книг, трактующих о калмыках и их вере, написал статью «О калмыках» для местного духовного органа, рассмотрел сделанный крещеным калмыком учителем И. Шегеденовым перевод Евангелия от Матфея на калмыцкий язык[157].

По инициативе Андреевского братства в 1873 г. вблизи калмыцких кочевий была основана в с. Дербетовке школа. Под его попечение была взята школа в с. Большая Джалга, а для обучения калмыков были установлены стипендии. В миссионерском деле среди калмыков вначале было много промахов и недочетов. Их старался исправить своим личным участием владыка Герман. Он распорядился, чтобы священники приходов, близких к калмыцким кочевьям, брали к себе на воспитание калмыцких мальчиков, и сам, за свой счет, содержал одного калмыка в духовном училище. Он первым из кавказских епископов посетил в 1874 г. калмыцкие стойбища, беседовал с владельцем Больше-Дербетовского улуса нойоном Д. Гахаевым, с главным бакшей ставропольских калмыков Ивановым. «Он, -  по словам архимандрита Гурия, - убеждал калмыков не чуждаться сближения с русскими, не отказываться от образования детей, в свою очередь просил и русских относиться к калмыкам с лаской и любовью, истинно христианским отношением привлекая их в лоно Православной церкви»[158].

Вот как описывали «Ставропольские губернские ведомости» поездку владыки Германа в Больше-Дербетовский улус: «Преосв. Герман 10 мая при обозрении епархии прибыл в Башанту, в Абганеров род. Его встречал попечитель улуса Фостиков и нойон Дорджи Гахаев. В Башанте владыка Герман останавливался в специально выставленной для него кибитке, убранной со всевозможным монгольским комфортом. Преосв. Герман навестил хурул - молитвенную кибитку калмыков, шел он по монгольскому этикету под большим шелковым зонтом, который нес гелюнг. Этим владыке был оказан высший религиозный почет»[159].

Затем, на хуторе Андреев курень, владыка Герман был встречен чиновником Больше-Дербетовского улуса И. В. Бентковским, прибывшим для сопровождения архиерея по калмыцкой степи. Знаток калмыцкого быта И. В. Бентковский сообщил преосвященному Герману немало интересных сведений об образе жизни калмыков, их вере и обычаях. Сопутствуемый почетным эскортом, преосвященный Герман осмотрел главные стойбища Больше-Дербетовского улуса и составил представление о задачах миссии среди калмыков. В результате этой поездки общество Больше-Дербетовского улуса решило послать за свой счет в Ставропольское духовное училище трех калмыцких мальчиков. Преосвященного Германа очень волновало правильное устройство православной миссии среди калмыков. Он хлопотал об отведении крещеным калмыкам отдельных земель для приучения их к оседлой жизни. Сообща с Андреевским Братством, он озабоченно подыскивал кандидата на должность миссионера и замышлял в качестве центра миссии построить в Больше-Дербетовском улусе православный храм. Однако отсутствие в епархии надлежащего миссионерского опыта и хороших миссионеров не позволило пойти дальше первых робких шагов в отношении проповеди христианства. Случаи крещения калмыков еще носили лишь единичный характер и вызывались влиянием близости к русским (проживание в найме у русских, женитьба на русской и т. п.), а не проповедью христианства миссионерами.

Как и все его предшественники по Кавказской кафедре, владыка Герман уделял много внимания духовно-учебным заведениям. В 1873 г. епархия торжественно отпраздновала 50-летие Ставропольского духовного училища. Любопытно, что к этому знаменательному юбилею преосвященный Иеремия прислал книги для награждения лучших воспитанников.

Трудами преосвященного Германа в 1875 г. было, наконец, за счет собранных в прежние годы 30 тысяч рублей, открыто епархиальное женское училище, где в первый же год в двух классах обучалось 48 девочек. В память своей покойной матери преосвященный Герман пожертвовал училищу 2500 рублей на учреждение стипендий для сирот духовного звания. Первоначально училище находилось в неудобном частном доме, но владыка Герман поднял перед епархиальным съездом духовенства вопрос о постройке нового здания. Одним из памятников архипастырской деятельности владыки Германа стало построенное при нем величественное здание духовной семинарии, ставшее архитектурным украшением Ставрополя. В период управления епархией епископа Германа были также построены великолепный храм в станице Прохладной, Кавказский миссионерский монастырь в г. Святой Крест и Георгиевский женский монастырь у станицы Государственной, а вблизи сел Овощи и Казгулак за счет бывшего ставропольского губернатора Властова был сооружен молитвенный дом, предназначенный для христианского просвещения ставропольских туркмен.

Владыка Герман зорко следил за проповеднической деятельностью духовенства, обязывая представлять тексты проповедей ему на просмотр. Сохранился один любопытный отзыв преосвященного Германа на проповеди священника Спасского собора г. Пятигорска В. Эрастова: «Находя, что замеченные недостатки в поучениях не особенно важны и легко исправимы, выражаю о. Василию, автору их, полное одобрение за его проповеднический труд».

Большой интерес представляют сведения об образовательном цензе кавказских священников. В 1875 г. из 535 священников уже 450 человек имели богословское образование, закончив полный курс духовной семинарии. Лишь 40 человек ограничили свое семинарское образование философским курсом и только 45 человек - менее 9 процентов - не имели надлежащего духовного образования. Таковы были замечательные плоды деятельности Кавказской духовной семинарии за неполные 30 лет ее существования!

К этому времени Кавказская епархия насчитывала уже 425 церквей, в том числе в Ставропольской губернии - 113, Кубанской области - 220, в Терской области - 77 и в Черноморском округе - 15. Такое количество храмов делало управление Кавказской епархией, даже при наличии Моздокского викариатства, исключительно сложным и трудным делом. С каждым годом число приходов росло, достигнув к 1885 году 600! Между тем силы владыки Германа слабели, и он вынужден был из-за расстроенного здоровья просить Св. Синод об освобождении его от управления епархией.

Именно в эти годы в жизни Кавказской епархии произошла еще одна важная перемена: в 1885 г. состоялось ее новое разделение на три епархии - Ставропольскую, Владикавказскую я Сухумскую, что повлекло за собой упразднение Моздокского викариатства.

Первым епископом Ставропольским и Екатеринодарским стал преосвященный Владимир Петров (1886 -  1889).

Несмотря на кратковременность своего пребывания на Ставропольской кафедре, он оставил значительный след в истории православной церкви на Северном Кавказе. В Ставрополь владыка Владимир приехал обогащенный опытом миссионерской работы, приобретенным им в Алтайской миссии. К его приезду разделение Кавказской епархии на три отдельные епархии было завершено. К Владикавказской епархии отошло 98 церквей Терской области, к Сухумской епархии - 10 церквей в Черноморском округе, в Ставропольской епархии осталось 406 церквей. Для ознакомления с епархией владыка Владимир, передвигаясь то верхом, то пешком, совершает обозрение самых отдаленных приходов Кубани. Интересна дневниковая запись, сделанная преосвященным Владимиром во время одного из таких путешествий в 1886 г.: «Давно я слышал от разных лиц сказание о существовании где-то в Кавказских горах каких-то древних христианских церквей, где-то на высотах едва доступных в вершинах р. Зеленчука ли, Кубани ли. Не ясно, но интересно. Когда бы удобнее туда пробраться?»[160]

Далее он рассказывает о том, как к нему явились два кубанских казака и афонский иеромонах Серафим с просьбой разрешить устроить монашескую обитель при древних храмах в Зеленчукском ущелье. У владыки Владимира явилось желание самому побывать в этих храмах, превращенных горцами в загоны для скота. В пути он осмотрел древний храм у карачаевского аула Сенты. На вершину, где находился храм, сначала пришлось ехать верхом, а затем, заткнув за пояс полы рясы, взбираться пешком. Владыка Владимир оставил подробное описание этого храма, сопоставляя свои впечатления с наблюдениями побывавшего тут в 1829 г. архитектора И. Бернардацци. В руки епископа попали сделанные Бернардацци рисунки древних храмов и его отчет о поездке. В свое время они поступили к преосвященному Иеремии и по его указанию сданы на хранение в ризницу Кафедрального собора Ставрополя. «Как хотелось бы, -  пишет преосвященный Владимир, -  посещение этой церкви совершить тогда, т. е. в 1829 г. Жаль, что раньше одни не хотели и потому не разрешали, другие хотели, но им не разрешали сберечь эту церковь хоть в том виде, в каком она была в 20-х и, может быть, еще в 30-х годах!»[161].

К приезду владыки в Зеленчукское ущелье одна из древних церквей была очищена от мусора, и возле нее после многих веков безмолвного забвения был отслужен молебен. По настоянию владыки Владимира были приняты меры к сохранению древних храмов: окна и двери в них наглухо заложили камнями, чтобы спасти от дальнейшей порчи и засорения горцами. Преосвященный Владимир изучил и руины заброшенного в горах древнего города. «Тут и здания многочисленные и по размерам значительные, - писал он, - и рвы, и стены крепостные, и улицы прямые, правда узкие, но совершенно по-восточному, и сады фруктовые, я церквей несколько, в том числе как бы Кафедральный Собор, - кладбищенская, домовая церкви и другие архитектуры греческой, с стенной иконописью греческой... Несомненно представляется, что это был город значительный, ибо в нем была кафедра архиерейская, город-крепость и вместе складочный торговый путь»[162].

Любопытен и его рассказ об остатках расположенного в тех же горных ущельях другого древнего города, носившего у горцев название Архиз. Один из местных жителей сообщил владыке, что он во время охоты нашел среди развалин вытесанную каменную плиту с тремя крестами и надписью, похожую на церковнославянские буквы. Тогда же владыка узнал и о существовании у самых истоков Кубани, на высокой, почти недоступной скале недалеко от подножия Эльбруса, еще одного никому не известного древнего храма. Прежде туда была дорога, впоследствии обрушившаяся. Кто-то из карачаевцев, однако же, добрался до этого храма и будто бы в церковном полу выкопал большой золотой крест.

Одним из результатов этой поездки владыки Владимира явилось начало реставрации древних храмов и основание в 1889 г. нового очага христианского просвещения - Александро-Афонского Зеленчукского монастыря. Вскоре иноки очистили один из наилучше сохранившихся древних храмов, оправили его и открыли в нем на походном антимине богослужение. Восстановленный храм расширили пристройкой, устроили помещение для братии, паломников и мастерских, проложили по ущелью дорогу. После полученного от Св. Синода разрешения на открытие Зеленчукской обители, владыка Владимир опять едет в горы, чтобы освятить 12 ноября 1889 г. восстановленный храм в честь святого Александра Невского. Тогда же начался сбор средств по Кубанской области на восстановление остальных древних храмов. Разрешая открытие Зеленчукской обители, Св. Синод обязал ее первого игумена Серафима учредить, «когда явится возможность, миссионерский стан для действий на окрестных инородцев». Впоследствии, как уже говорилось, обитель действительно устроила Георгиевский скит при древнем храме на горе Шоана, вблизи аула Хумара.

Преосвященный Владимир уделил также много внимания и устройству калмыцкой миссии. С этой целью он в 1887 г. посетил Больше-Дербетовский улус, а затем в мае 1889 г. совершил первое массовое крещение 50 калмыков[163]. К этим новокрещенным калмыкам, поселившимся вблизи села Яшалта, в качестве миссионера был направлен родной брат архиерея игумен Антоний. Вскоре из крещеных калмыков образовался Князе-Михайловский поселок, получивший свое название в память погибшего мученической смертью в татарской орде св. Благоверного князя Михаила Тверского. Так, благодаря владыке Владимиру, в калмыцких степях Ставрополья было положено начало Князе-Михайловскому миссионерскому стану. Его судьба всегда волновала епископа. Как-то, размышляя по поводу незначительных результатов деятельности этого стана, он с горечью сказал: «Будучи на Алтае и борясь все время с материальной нуждой, от которой тормозилось и самое миссионерское дело, я часто мечтал: вот если бы удалось мне устроить стан, вполне обеспеченный материальными средствами, с какой бы тогда быстротой распространялось из него христианство.

Под конец жизни мне пришлось осуществить мою мечту - учредить Князе-Михайловский стан, положительно всем обеспеченный: и землею, и денежными пособиями, и солидным жалованьем миссионеру, и содействием гражданской власти. И все это, по-видимому для того, чтобы убедиться, что «аще не Господь созиждет дом, всуе трудятся зиждущии»[164].

В Князе-Михайловском стане преосвященный Владимир сам выбрал наиболее удобное место для храма. Позже заказал для него храмовую икону св. князя Михаила Тверского. В храме хранилась шелковая епитрахиль с надписью: «В сем епитрахиле епископ Владимир совершал крещение 14 семейств из калмыков в Яшалтинской балке (близь села Яшалты) 13 и 14 мая 1889 г.»[165].

Будучи на архиерейской кафедре в Нижнем Новгороде и Казани, владыка Владимир продолжал живо интересоваться судьбой основанного им стана. К сожалению, Князе-Михайловский стан страдал серьезным недостатком, вызываемым травлей крещеных калмыков со стороны их сородичей-ламаитов и частой сменой миссионеров. Со времени основания стана в 1889 г. вплоть до смерти в 1897 г. преосвященного Владимира в стане сменилось 10 миссионеров!..

По предложению владыки Владимира в епархии были открыты две миссионерские вакансии против сектантов и старообрядцев, а также две должности окружных миссионеров.

Выдающимся событием в жизни Ставропольской епархии явились торжества в 1888 г. в честь 900-летия крещения Руси. К этим торжествам в Ставрополе при Андреевском архиерейском подворье был построен храм св. Владимира с уникальным иконостасом, в котором почти все иконы были писаны с образцов Х века. Вся обстановка храма напоминала церкви эпохи Владимира Святого. Большую благотворительную деятельность развернуло учрежденное по инициативе владыки братство св. Владимира. Для упрочения материальной базы епархиальных учреждений и духовно-учебных заведений важное значение имел основанный по замыслу преосвященного Владимира епархиальный свечной завод. Благодаря его доходам, все дети духовенства обрели возможность учиться в духовных училищах, духовной семинарии и епархиальном женском училище. Последнее получило при преосвященном Владимире прекрасное трехэтажное здание, стоившее 300 тыс. руб. Новые собственные здания были также приобретены для Духовной консистории и попечительства о бедных духовного звания. По составленному самим владыкой Владимиром проекту начал строиться на Андреевском подворье новый архиерейский дом. В его постройке принимал он живейшее участие, лично наблюдая за ходом всех работ.

3

Владыка Владимир пробыл на Ставропольской кафедре всего лишь около трех с половиной лет. Однако его архипастырская деятельность была на редкость широка и разнообразна, оставив следы во многих сторонах епархиальной жизни. Достаточно назвать устройство им Зеленчукского монастыря и Князе-Михайловского стана, открытие Владимирского братства и епархиального свечного завода, сооружение храма св. Владимира и нового архиерейского дома, реставрацию древних храмов и опубликование ценных трудов о древнехристианских археологических памятниках. Он часто совершал обозрения епархии, посетив в одну из поездок 75 приходов. Когда надо было освещать реставрированный древний храм в Зеленчукском ущелье, он зимой, рискуя здоровьем, направился в глухие горные трущобы. Его не пугали трудности поездок по диким степям Ставрополья. Он был нередким гостем в калмыцких становищах, проводя миссионерские беседы с калмыками-ламаитами в их жалких кибитках.

Выдающийся миссионер, владыка Владимир заложил правильную основу миссионерского дела в Ставропольской епархии. К сожалению, неожиданное и внезапное перемещение преосвященного Владимира на Нижегородскую и Арзамасскую кафедру прервало многие его начинания. Тем не менее имя страстного поборника миссионерского дела преосвященного Владимира навсегда запечатлено среди других славных имен архипастырей Кавказских... Его детище - Владимирское братство, слившись позже с Андреевским, приняло новое название Андреевско-Владимирского братства. В течение ряда десятилетий оно неуклонно проводило в жизнь заветы своих первых учредителей - преосвященного Германа и Владимира по христианскому просвещению православной паствы Северного Кавказа.

Покидая Ставрополь, владыка Владимир сказал: «Я у вас только клал камни... Теперь для епархии нужен иного рода строитель, строитель душ...»[166].

Таким человеком оказался преосвященный Евгений (Шерешилов) (1889 - 1893). О новом архиерее в Ставрополе ходили слухи, что он дряхл и немощен, так слаб, что не может держать в руках потира и едва стоит на ногах при отправлении архиерейской службы. Каково же было удивление встречавшего его в поезде на станции Армавир духовенства, когда перед ними предстал стройный, высокий, еще не старый муж, отличавшийся цветущим здоровьем. Он был остроумен, очень оживлен, подвижен и энергичен.

С первых шагов своей деятельности в Ставропольской епархии владыка Евгений горячо занялся делами объединившегося при нем в одно целое в 1892 г. Андреевско-Владимирского братства. Его заботами были впервые организованы воскресные народные чтения и устроена первая народная читальня. Входя во все мельчайшие нужды братства, он на свои средства устроил при нем центральный книжный склад, который, не извлекая прибыли, по издательским ценам отпускал книги духовного содержания и школьные принадлежности. Во многих пунктах епархии братство учредило свои отделения и книжные лавки. Впервые введенные преосвященным Владимиром в Ставрополе внебогослу-жебные праздничные собеседования получили широкое распространение в епархии. Скоро не стало такого прихода, где бы они не велись. Одновременно в епархии было открыто 50 новых священнических вакансий для того, чтобы священники смогли по очереди отправлять службу на хуторах, где из-за отдаленности их населения от храма создавалась благоприятная почва для развития сектантства. Тогда же был окончательно отстроен новый архиерейский дом и сооружено на купленном имении Алафузова новое здание епархиального свечного завода с церковью, школой на 60 детей и летней архиерейской дачей.

При вступлении владыки Евгения в управление епархией в ней насчитывалось около 200 ютившихся в сторожках церковноприходских школ, в которых училось 6000 детей. Через несколько лет школ уже было 327, а число учащихся в них достигло 13000. За это время в приходах возникло 100 новых школьных зданий.

Человек живого и острого ума и всестороннего образования, преосвященный Евгений с большим блеском проявил свои дарования в управлении епархией. В первое свое обозрение Кубанской области в 1890 году он интересовался состоянием старейших в епархии монастырей Екатерино-Лебяжьей пустыни и Марие-Магдалинской обители. Затем он предпринял поездку к верховьям р. Кубани, осмотрев древнехристианские храмы на Б. Зеленчуке и на горе Шоана. Этот последний храм был передан в ведение Александро-Афонского монастыря и также подлежал реставрации. Однако отсутствие средств еще долго не позволяло монастырю восстановить эти христианские святыни. Во время поездки преосвященный Евгений заинтересовался остатками русских крепостей в станице Исправной и в Хумаринском ауле. Он посетил расположенные у Мышиной тропы угольные копи Утякова, побывал в казачьем лагере вблизи станицы Баталпашинской, осмотрев место, где русский генерал Герман в 1790 г. разбил турецкую армию Батал-паши. Всюду в пути преосвященный Евгений беседовал с прихожанами, осматривал церкви и школы при них, горячо интересовался ходом миссионерской борьбы с сектантами. В том же году он выезжал в Князе-Михайловский миссионерский стан, где подробно познакомился с его работой и жизнью крещеных калмыков.

В 1893 г. Кавказской епархии исполнилось 50 лет. В эту знаменательную дату Ставропольская епархия могла с удовлетворением оглянуться на пройденный ею за полвека путь. В первый год ее существования на всей территории Северного Кавказа насчитывалась 191 церковь. Теперь количество церквей утроилось. Окрепли и епархиальные духовно-учебные заведения, давшие краю несколько сот богословски образованных духовных пастырей. Епархия стала подлинным светочем христианства на Северном Кавказе. Любопытно, что в это же время снова возникал вопрос о создании единой Кавказской епархии, включая Ставропольскую и Владикавказскую епархии при двух викариатствах во Владикавказе и Екатеринодаре. Приезжавший в Ставрополь в этом юбилейном году преосвященный Владимир был столь приятно удивлен успехами епархии, особенно в деятельности Андреевско-Владимирского братства, что выразил свою благодарность владыке Евгению глубоким земным поклоном прямо на улице в присутствии многочисленных свидетелей.

Преосвященный Евгений был преисполнен многих замыслов, направленных на благоустроение Ставропольской епархии. Он энергично взялся за расширение Андреевского храма, где даже предначертал для себя место упокоения. Однако неожиданный переход на новое место помешал осуществлению многих его благих намерений. «Вот уже никогда не думал ни о каких назначениях, наоборот, надеялся и кости сложить здесь», -  с грустью сказал он, узнав о своем перемещении на Могилевскую кафедру.

Покидая Ставропольскую епархию в августе 1893 г., преосвященный Евгений мог с полным правом заявить, что и он был участником создания «Великого храма Божия - церкви Кавказской». Владыку Евгения сменил да Ставропольской кафедре преосвященный Агафодор (Преображенский; 1893 - 1919). Период его управления ознаменован бурным расцветом ее церковной и миссионерской деятельности. Среди кавказских архипастырей владыка Агафодор оставил наиболее глубокий след в дореволюционной истории Ставропольской епархии. Ни одному из прежних ее архипастырей не довелось столько потрудиться на Кавказской кафедре, сколько выпало преосвященному Агафодору. На своем посту он пробыл 26 лет. Однако его духовная связь со Ставропольской (Кавказской) епархией фактически началась еще в 1891 г., когда он был назначен управлять Сухумской епархией.

Знакомясь с ней, он объездил ее не только верхом, но и прошел около 450 км пути пешком... Новая епархия манила взоры преосвященного Агафодора тем, что здесь вели свою апостольскую проповедь св. апостолы Андрей Первозванный и Симон Кананит. Именно в Абхазии Симон Кананит принял мученическую смерть и был погребен вблизи древнегреческого города Никопсии, где затем возник Ново-Афонский монастырь. Во время поездок по епархии преосвященного Агафодора очень волновали многочисленные развалины христианских храмов. Он не мог остаться равнодушным к древним памятникам христианства, и для изучения истории распространения христианского учения в епархии открыл в 1892 году Сухумскую епархиальную церковно-археологическую комиссию.

Особенное внимание владыки Агафодора привлекли развалины храма вблизи с. Михайловского, в 12 км от Сухуми, т. к. именно тут находился древний греческий город Команы (Кумани), в котором в 407 г. скончался сосланный сюда св. Иоанн Златоуст. На месте древних Коман еще сохранились развалины нескольких храмов. Наиболее сохранившиеся из них считались остатками церкви священномученика Василиска, где по преданию произошла блаженная кончина св. Иоанна Златоуста.

По инициативе преосвященного Агафодора этот древний храм был восстановлен и, кроме того, здесь был основан Каманский Василиско-Златоустовский женский монастырь. Эта обитель пользовалась большой популярностью и в Ставропольской епархии, как место, связанное с именем великого отца церкви св. Иоанна Златоуста, мощи которого были перенесены отсюда в Константинополь.

19 августа 1893 года владыка Агафодор прибыл на место нового служения - в Ставрополь. Он сразу направился в Казанский кафедральный собор, где в торжественной обстановке были отслужены лития и молебен. Преосвященный Агафодор в своей речи напомнил своей пастве о том, что до него Ставропольскую кафедру преемственно занимали «мужи высокоученые и высокодобродетельные, которые были для вас не только светильниками горящими, но и светящими», заявив, что высокие добродетели его предшественников - архипастырей кавказских будут и ему служить образцом истинного служения». «Исходя на предлежащий мне обет, - сказал он, - здесь же, на сем светлом месте, даю вам обет усердно и насколько позволят мне силы исполнять возложенные пастырские обязанности. Буду неленостно совершать Божественную службу, возвещать вам истины веры, провещанные пророками и апостолами, и тщиться о вашем благе и вечном спасении. Двери моего сердца, как и дверь моего дома, будут открыты для тех, которые нуждаются в духовном утешении, добром слове и сочувствии»[167].

Это обещание он выполнял не щадя сил и здоровья. Вплоть до 1907 г. ему приходилось одному нести на своих плечах тяжесть трудов по руководству обширнейшей епархией. Лишь в конце 1907 г. Св. Синод, учитывая трудности управления епархией, открыл в ней Ейское викариатство, возведя в сан епископа Ейского бывшего ректора Астраханской духовной семинарии архимандрита Иоанна Левицкого. Несколько позже в 1911 г. было открыто второе викариатство с возведением в сан епископа Александровского смотрителя Ставропольского духовного училища протоирея Михаила Косьмодемьянского. Его наречение и хиротония состоялись в Ставрополе с участием Высокопреосвященного Агафодора. Это небывалое для Северного Кавказа событие привлекло в кафедральный собор массу людей.

На своем посту владыка Агафодор проявил себя как искусный и опытный администратор, действующий не силой строгих приказаний и суровых наказаний, а исключительно словами архипастырского увещания, миролюбивого убеждения и кроткого внушения. Получая на кого-либо жалобы и доносы, он никогда не поддавался влиянию первого впечатления, не предавался гневу и раздражению, а старался объективно выяснить все обстоятельства дела. Недаром в своем архипастырском послании в 1909 году он внушал епархиальному духовенству: «Душой пастырской деятельности должны быть любовь. Все мысли, чувства, стремления и действия должны быть проникнуты этой высокой добродетелью. Сердечное взаимоотношение между членами клира, братская любовь облегчает всякий труд, препобеждает все препятствия на пути долга»[168].

Управляя епархией, владыка Агафодор неизменно оставался кротким, миролюбивым и благостным. Не удивительно, что он пользовался всеобщей любовью. Своим строгим аскетическим образом жизни, истинно христианским служением церкви, доступностью он производил на всех на редкость приятное впечатление. Между владыкой Агафодором и его паствой всегда была тесная и неразрывная духовная связь, особенно проявившаяся во время его частых поездок по епархии.

Назначение преосвященного Агафодора на Ставропольскую кафедру вызывалось необходимостью усиления борьбы с сектантством и старообрядчеством. Учитывалась также потребность и в проведении миссионерской работы среди горцев-мусульман, живших в нагорной части Ставрополья. Распространению сектантства в Ставропольской губернии немало способствовало выселение в нее в административном порядке некоторых вождей сект из Херсонской и Таврической губерний, а также поселение немцев-колонистов, последователей меннонитского толка. Именно эти вожаки различных сект совращали чуждых, как правило, духу Православной Церкви новых поселенцев Кавказского края, создавших свои «дурноселовки» вдали от главных почтовых трактов и без ведома гражданских властей на широком пространстве Ставропольских степей.

В год назначения владыки Агафодора на Ставропольскую кафедру в состав епархии входили Кубанская область (1 млн. 925 тыс. жителей) и Ставропольская губерния (875 тыс. жителей), составлявшие громадную территорию в 150 тыс. кв. км. По вероисповеданию, кроме православных, армян-григориан, католиков, протестантов и лютеран, район населяло тогда свыше 43 тысяч мусульман-горцев, до 13 тыс. буддистов-ламаистов, до 40 тыс. сектантов и старообрядцев. Среди последней группы в епархии были поповцы, беспоповцы, субботники, штундо-баптисты, адвентисты, хлысты, духоборы, пашковцы, белоризцы, скопцы. С 1872 года старообрядцы имели даже в епархии своего епископа Силуана, принадлежавшего к Австрийской иерархии.

Для преосвященного Агафодора его новая епархия представляла обширное поле для миссионерской деятельности. Большую роль здесь сыграл учрежденный в Духовной консистории особый миссионерский стол. В дальнейшем в епархии были введены должности двух миссионеров - одного против сектантов, другого - против старообрядцев. С целью ослабления пропаганды сектантства и старообрядчества в благочиниях были избраны окружные миссионеры, просуществовавшие до 1908 года, когда в епархии были учреждены должности пяти уездных миссионеров.

Не прошло и года после прибытия преосвященного Агафодора в Ставрополь, как в мае 1894 г. в истории Кавказской церкви состоялось знаменательное событие. Владыкой Агафодором при огромном стечении народа было совершено торжественное крещение 228 калмыков-буддистов, пожелавших принять православие[169].

После этого владыка Агафодор предпринял поездку в Князе-Михайловский миссионерский стан, посетив по пути калмыцкие кочевья и буддийский храм-хурул. Радушно встреченный калмыцким духовенством - гелюнгами, он провел с ними беседы о преимуществах и истинности христианства в сравнении с ламанзмом. Позже преосвященный Агафодор совершил туда повторную поездку. Калмыцкое духовенство, при посещении им хурулов, встречало его как высшего ламу, оказывая ему знаки глубокого почтения и высокого уважения к его сану[170].

В 1900 г. преосвященный Агафодор учредил Епархиальный комитет Православного миссионерского общества, который стал руководить противобуддийской и противомусульманской миссиями. В Больше-Дербетовском калмыцком улусе было открыто Чундутское отделение Князе-Михайловского миссионерского стана. Основанная в 1898 г. противомусульманская миссия вела свою религиозно-просветительную работу среди кочевников-туркмен и горцев-карачаевцев, черкесов, адыгейцев. В центре общественной жизни туркмен, в Туркменской ставке, владыка Агафодор в 1905 г. освятил вновь построенный для окрещенных туркмен храм. При Сентинском Спассо-Преображенском монастыре, по предложению преосвященного Агафодора, была в 1899 г. открыта церковноприходская школа для обучения детей карачаевцев. О результатах плодотворной работы православной миссии в Ставропольской епархии за время архипастырского служения владыки Агафодора можно судить по тому, что количество вступивших в православие превысило шесть тысяч человек!

Вся деятельность противосектантской и противостарообрядческой миссий в епархии по указанию владыки Агафодора сосредоточивалась на благовествовании Слова Божия православным людям для утверждения их в вере и христианском благочестии. Еще в 1893 г., привлекая городских священников к миссионерским делам, он позаботился о пополнении благочиннических и церковных библиотек книгами по истории сектантства и старообрядчества и их обличению. Владыка Агафодор обязал епархиальное духовенство вести в воскресные и праздничные дни после вечерни религиозно-нравственные внебогослужебные собеседования в храмах для поддержания среди паствы благочестия и для охранения ее от религиозных заблуждений. Духовенству также рекомендовалось приучать паству к общему церковному пению, как одному из средств изучения молитв и церковных песнопений и большего внимания присутствующих при богослужении. Эта мера была особенно необходима в тех приходах, где были сектанты, т. к. среди них было распространено общее пение. В своем пастырском послании к епархиальному духовенству в 1909 г. преосвященный Агафодор подчеркивал большое значение роли проповеди с церковного амвона и внебогослужебных собеседований в деле религиозно-нравственного воспитания паствы.

Крупным новшеством, введенным преосвященным Агафодором, стали беседы с сектантами в коллективном собрании миссионеров. В 1904 г. в миссионерском собеседовании участвовали с одной стороны - епархиальный миссионер, три окружных миссионера, два приходских священника, а с другой стороны собеседниками были старообрядцы, духоборы, молокане и хлысты. Эта интересная и полезная форма бесед получила развитие и в последующие годы, неизменно привлекая массу народа. Очи поднимали религиозные чувства православных людей и вместе с тем содействовали утверждению поколебленных лиц в лоне Православной Церкви. В 1901 г. владыка Агафодор открыл в образцовой школе духовной семинарии краткосрочные миссионерские курсы для ревнителей Православия. Одновременно во многих местах епархии были созданы миссионерские кружки.

В августе 1905 г. преосвященный Агафодор проводит пастырское собрание епархиального духовенства, выдвинув на обсуждение ряд вопросов, связанных с изданием закона о свободе совести: как достичь того, чтобы сами пастыри стояли на высоте признания, имея добрые взаимоотношения между членами клира и являя с паствой своей единое тело, какие меры следует предпринять, дабы богослужение совершалось истово, и как усилить христианскую проповедь в храме, в домах прихожан, для детей, для взрослых, для всей паствы? Все эти вопросы обсуждались в течение трех дней и получили полное, единодушное разрешение. Вскоре владыка призвал духовенство приступить, согласно определению Св. Синода, к устройству церковноприходских собраний и учреждению церковноприходских советов. Преосвященный Агафодор потребовал, чтобы церковно-приходской совет дал «твердую почву для процветания в приходе школ для детей и взрослых, кружков ревнителей Православия, приютов для сирот и детей беднейших родителей, домов трудолюбия и иных форм многовидного благотворения и просвещения» и чтобы благодаря усиленному пастырскому воздействию приходских священников на паству в новых условиях было достигнуто «действительное обновление и возрождение жизни приходских общин на новых началах»[171].

После миссионерских трудов постоянной заботой владыки Агафодора было улучшение состояния церковно-приходских школ. Во время частых поездок по епархии он обязательно после осмотра храма навещал местную церковноприходскую школу, экзаменуя учеников в знании учебных предметов, вникал во все материальные нужды школы. Он считал, что дети и школа - вот тот путь, который мог вывести пастыря из исторически создавшегося в епархии ненормального положения его некоторой отчужденности от паствы.

Одно из своих посланий к духовенству он закончил таким страстным призывом: «Внемлите же, боголюбивые отцы иереи, глас Архипастыря вашего... Раскройте широко двери школьные для всех детей школьного возраста, в особенности же для девочек, из которых в настоящее время девять десятых стоят еще за порогом школы. Во имя вашего апостольского служения и ради собственной пользы усугубьте вашу ревность о Господе, отдайте свой досуг школьному обучению детей, а паче же непрестанному наставлению их в Законе Божием»[172].

К просвещению паствы с помощью школ преосвященный Агафодор также широко привлекал монастыри. Так, в Иоанно-Марьинском женском монастыре Ставрополя была открыта второклассная церковноприходская школа, выпускавшая учительниц и пользовавшаяся большой популярностью в епархии. Одно лишь здание этой прекрасной, великолепно оборудованной школы обошлось более чем в 30 тысяч рублей. Любопытно, что за счет своих личных средств владыка Агафодор в 1897 году открыл церковно-приходскую школу при Ставропольской тюрьме, в которой в первый же год обучалось 27 человек.

Благодаря заботе преосвященного Агафодора количество церковно-приходских школ в епархии более чем удвоилось, достигнув 475, а число учащихся почти утроилось! Большинство школ получило собственные хорошие здания, располагая всеми необходимыми принадлежностями, учебными пособиями и библиотеками для внеклассного чтения. В строительство новых школ было вложено около двух миллионов рублей! Из числа 707 законоучителей начальных школ только 76 были платными, остальные наставляла детей Закону Божию безвозмездно. Обширная и благотворная деятельность владыки Агафодора на школьном поприще заслужила глубокую признательность и восхищение всей его паствы, горячо поддерживавшей все эти начинания в деле народного просвещения.

Вместе с тем владыка Агафадор не упускал из поля своего зрения и епархиальных духовно-учебных заведений, интересуясь их состоянием и всеми нуждами. Придавая большое значение правильному религиозному воспитанию и обучению детей духовенства, он постоянно посещал духовно-учебные заведения во время экзаменов, лично поздравлял воспитанников и воспитанниц с праздниками Рождества Христова и Пасхи. Ни один торжественный акт и храмовый праздник и духовно-учебных заведениях не обходился без торжественной архиерейской службы и архипастырского наставления молодому поколению. Когда в октябре 1906 г. из-за беспорядков среди учащейся молодежи Ставрополя была закрыта духовная семинария, владыка Агафодор вскоре возбудил перед Св. Синодом ходатайство о возобновлении занятии, взяв таким образом на себя ответственность за поведение семинаристов. Благодаря такому поручительству духовная семинария снова была открыта, и в ней началась нормальная учебная жизнь.

Близко принимая к сердцу нужды духовенства, преосвященный Агафодор вложил много сил в создание 2-го епархиального женского училища в Екатеринодаре. В Ставропольском епархиальном училище были пристроены здания образцовой школы и больницы. Рост числа учащихся в духовной семинарии побудил владыку Агафодора позаботиться о постройке нового семинарского общежития на 150 человек. Затраты лишь на одно капитальное строительство по епархиальным духовным училищам достигли около 1 миллиона рублей. Кроме того, на собственные средства владыки Агафодора в. епархиальных духовно-учебных заведениях, в Ставропольских мужских и женских гимназиях, а также в Петербургской, Московской, Казанской и Киевской духовных академиях были учреждены стипендии для детей духовенства Ставропольской епархии.

Крупным событием в жизни епархии стало торжественное празднование 13 ноября 1896 г. пятидесятилетия Ставропольской духовной семинарии. За этот срок она испытала немало перемен. Свыше 30 лет семинария не имела своего здания, терпя много неудобств, и только в 1883 г. получила, наконец, прекрасное помещение, являвшееся украшением и гордостью Ставрополя. На юбилейном торжестве преосвященный Агафодор выступил с приветственной речью, в которой отметил заслуги духовной семинарии, как питомника духовного просвещения и рассадника веры и благочестия в епархии.

Благословив семинарию св. иконой Казанской Божией Матери, преосвященный Агафодор выразил надежду, что она по-прежнему будет служить светочем для епархии, воспитывая духовных пастырей и служителей православной церкви.

Испытав в детские годы горесть сиротства и нищеты, владыка Агафодор был необыкновенно чуток и отзывчив к проявлениям подлинной нужды. Естественно, что с первых дней вступления на Ставропольскую кафедру он возложил на себя бремя забот о людях, нуждавшихся в материальной и нравственной помощи. Его частная благотворительность была весьма разнообразна: щедрые пожертвования, участие в просветительных и благотворительных учреждениях и прочие. Много внимания он уделял оживлению деятельности Ставропольского Андреевско-Владимирского братства, преследовавшего благотворительные и религиозно-просветительные цели. При нем братство содержало бесплатную столовую для бедных, убежище для бесприютных детей на 45 человек и дом для престарелых.

Свою просветительную деятельность братство проводило через содержавшиеся им школу, читальню, книжный склад с брошюрами, а также путем религиозно-нравственных чтений. Под покровительством владыки Агафодора находилось Святоосиевское братство в Майкопе и Александро-Невское братство в Екатеринодаре. Любопытно, что только за время болезни в 1913 -  1914 гг. он пожертвовал на благотворительные цели 132 тыс. рублей. По духовному завещанию владыки Агафодора на эти же цели пошли и остававшиеся у него 50 тыс. рублей, которыми он распорядился перед смертью.

Выйдя из беднейшей духовной семьи, владыка Агафодор очень мною сделал по созданию благотворительных учреждений для лиц духовного сословия. В 1897 г. была открыта Александро-Мариинская богадельня для престарелых и бездомных священноцерковнослужителей и их вдов с приютом для малолетних и безродных сирот епархиального духовенства.

В 1894 году преосвященный Агафодор предложил ректору духовной семинарии Архимандриту Антонию учредить в Ставрополе Епархиальную церковно-археологическую комиссию «для изучения прошедшей жизни местной церкви от первого появления христианства до нашего времени». Одновременно был создан комитет для выработки устава церковно-археологического общества по образцу устава Сухумской комиссии.

В первоначальном уставе общества его цель определялась изучением церковнорелигиозной жизни в современных пределах епархии «от начала насаждения в ней христианства до настоящего времени». Среди духовенства и широких общественных кругов Ставрополья инициатива владыки Агафодора нашла самый сочувственный отклик. При обществе были созданы древлехранилище и библиотека. Для последней преосвященный Агафодор преподнес в дар несколько томов «Материалов по археологии Кавказа».

В 1906 г. в старом архиерейском доме при Крестовой церкви в присутствии преосвященного Агафодора открылся музей церковно-археологического общества, которому впоследствии Св. Синод присвоил имя архиепископа Агафодора. В музее было несколько отделов - археологический, церковно-историчеокий и миссионерский. В церковно-историческом были представлены древняя и старинная церковная утварь, виды храмов и епархиальных обителей, альбомы с рисунками древнехристианских храмов и прочее. В миссионерском отделе находилось много образцов старообрядческой иконописи, разных священных изображений, употребительных у староверов, архиерейских регалий австрийской иерархии, изображений руководителей сект и старообрядчества и т. п. Впоследствии в музее была учреждена палата архиепископа Агафодора. Музей располагал портретным залом, библиотекой и архивом. В числе экспонатов музея было также дело о погребении убитого на дуэли поручика Лермонтова.

В 1907 г. был составлен новый устав общества. В нем говорилось: «Цель учреждения Ставропольского церковно-археологического общества: а) всестороннее изучение церковнорелигиозной жизни в первоначальных пределах епархии, т. е. всего Северного Кавказа, от начала насаждения в нем христианства до настоящего времени; б) подготовление материалов для составления истории Ставропольской епархии»[173].

Для осуществления этой цели общество публиковало сведения о церковной древности в пределах епархии и материалы по церковной археологии края, а также отыскивало, изучало и охраняло древнехристианские памятники. Вместе с тем общество занималось историей епархии до момента ее учреждения в 1842 г., историей церковного строительства и прочим. Общество также описывало и разрабатывало архивы церквей, монастырей, соборов, духовной консистории, духовно-учебных заведений, предприняло издание сборника «Церковная старина на Северном Кавказе».

Благодаря инициативе владыки Агафодора Епархиальное церковно-археологическое общество сделало важный вклад в дело изучения исторического прошлого церкви Северного Кавказа. К сожалению, разразившаяся в 1914 г. мировая война помешала опубликованию многих трудов исторической комиссии общества по истории Ставропольской епархии.

Кроме административных, миссионерских, школьных и благотворительных дел, владыка Агафодор много сил и энергии отдал храмозданию, добившись в этой области поразительнейших результатов. Еще в начале своей архипастырской деятельности преосвященный Агафодор убедился, что в епархии ощущается недостаток в храмах. Во время кавказских войн жители станиц и сел строили небольшие храмы. Между тем вследствие естественного прироста и притока новых поселенцев, население Северного Кавказа увеличивалось. Первоначально построенные церкви стали тесны и недостаточны для разросшихся населенных пунктов. Расширения старых храмов за счет новых построек не давало должного эффекта, т. к. большинство степных сел и станиц растянулось на 10 - 15 км.

Более того, в епархии стало возникать множество степных хуторов, удаленных на большое расстояние -  иногда до 20 км - от приходских храмов. Это обстоятельство как нельзя более способствовало пропаганде сектантства на хуторах. Подолгу не внимая Слову Божию в храмах, находясь вдали от надзора духовенства, годами не слыша пастырских наставлений в православной вере, население хуторов, равно как отдаленных сел и станиц, легче поддавалось сектантскому влиянию.

В связи с этим преосвященный Агафодор в 1893 г. распорядился, чтобы все хутора были приписаны к определенному приходу, «смотря по удобству для населения». Приходскому духовенству вменялось в строгую и неукоснительную обязанность сколь возможно чаще посещать эти хутора, ведя собеседования с жителями и зорко наблюдая за религиозно-нравственным состоянием их населения. Епархиальным и окружным миссионерам в свою очередь предписывалось чаще посещать хутора, ограждая хуторян от сектантских пропагандистов. Вслед за этими предварительными распоряжениями преосвященный Агафодор предпринял более радикальные меры. Он постарался не только увеличить причты при церквах многолюдных приходов, но и строить в больших селах и станицах новые храмы, а на хуторах хотя бы молитвенные дома. Насколько широка и плодотворна была деятельность епископа можно судить уже по тому, что за первые 15 лет его архипастырского служения количество духовенства и церквей в епархии выросло в полтора раза (духовенства - на 700 чел., а церквей - на 190). На строительство новых храмов православной паствой Ставропольской епархии было затрачено свыше 13 млн. рублей, в том числе около 8 млн. рублей на Кубани и свыше 5 млн. рублей на Ставрополье. Само население, горячо и деятельно поддерживая благое начинание владыки Агафодора, изыскало необходимые на сооружение средства в селах и станицах. В ответ на его призыв в епархии нашлось немало щедрых благотворителей, пожертвовавших значительные суммы на украшение церквей, приобретение утвари и облачений.

Многое предпринял владыка Агафодор для основания новых монастырей. Благодаря ему в 1897 г. был открыт Спасо-Преображенский женский монастырь вблизи Карачаевского аула Сенты. За год до того здесь, у подножия горы, увенчанной древним христианским храмом - замечательным памятником раннего христианства среди народов Северного Кавказа, возникла женская община во имя Преображения Господня. Монахини взяли на себя поддержание и сохранение своей святыни - древнего храма, время постройки которого теряется во мраке веков. Владыка Агафодор принял живейшее участие в этой общине, полагая, что создание женского монастыря будет содействовать приобщению карачаевцев к русской культуре. По его ходатайству Св. Синод разрешил учреждение на р. Теберде женского монастыря, призванного стать светочем православия в горах Кавказа и стражем древнехристианских памятников в верховьях Кубани, подоено Зеленчукскому Александро-Афонскому мужскому монастырю. Первоначально в женской обители была скромная церковь, устроенная в простой избе с камышовой крышей и земляным полом, но затем монахини соорудили новый храм в честь св. мученика Агафодора. В 1903 году, в присутствии владыки Агафодора, состоялось торжественное освящение новой церкви, на которое прибыла масса богомольцев со всех концов Ставропольской епархии. Прибывшего на торжества преосвященного Агафодора жители аула Сенты, карачаевцы-мусульмане радушно встретили хлебом и солью, благодаря за созданную при монастыре церковноприходскую школу, в которой их дети обучались русской грамоте и арифметике.

Во время освящения храма владыка Агафодор выразил уверенность в том, что новая обитель, выросшая среди скал и лесов, на древнем пути распространения христианства на Северном Кавказе, сделается со временем великой и славной. Эти надежды вскоре оправдались. Несмотря на скудность средств, количество сестер обители вскоре достигло 200 человек. Монастырь, развиваясь, оказывал большое культурное влияние на окружающее горское население, которое прониклось чувством глубокого уважения к сестрам Спасо-Преобра-женской обители. Любопытно, что, когда в 1905 г. монастырю грозило нападение банды разбойников, карачаевцы пришли к игуменье Раисе и сказали ей: «Не бойся, матушка, мы поставим возле монастыря свою стражу и не дадим вас никому в обиду». Преосвященный Агафодор, узнав об этом, был приятно поражен тем, что горцы действительно взяли монастырь под свою защиту, и заброшенная в горной глуши беспомощная женская обитель не пострадала от руки злоумышленников, посягавших на ее скромное достояние.

Длительное и в высшей степени благотворное для: епархии и для церкви Христовой архипастырское служение владыки Агафодора заслуженно поставило его в ряды выдающихся русских иерархов. В 1907 г., незадолго до своего семидесятилетия, он «за отлично усердную службу и особые Архипастырские труды» был возведен в сан архиепископа.

Ставропольская паства с большим удовлетворением встретила это повышение в сане своего любимого и очень популярного в народе архипастыря. В 1916 г. Св. Синод присвоил владыке Агафодору новое наименование архиепископа Кавказского и Ставропольского.

По состоянию здоровья владыка Агафодор в дальнейшем всю тяжесть забот по управлению епархией был вынужден переложить на плечи своего викария епископа Александровского Михаила. 18 июня 1919 г. высокопреосвященный Агафодор, горячо оплакиваемый своей паствой, тихо почил на 82-м году своей жизни, В Казанском кафедральном соборе при огромном стечении горько переживавших кончину своего архипастыря людей, состоялось торжественное отпевание усопшего владыки Агафодора. Величественная его фигура венчает собой яркую и значительную полосу дореволюционной истории Кавказской Православной Церкви. Незадолго до его смерти образовалась самостоятельная Кубанская епархия, выделившаяся из подчинения Ставропольской кафедры. Новая епархия насчитывала в своем составе до 500 приходов.

Из 75-летнего дореволюционного периода существования Кавказской (Ставропольской) епархии третья часть (26 лет) приходится на время управления ею владыки Агафодора. Его замечательная и плодотворная архипастырская деятельность оставила неизгладимый и глубокий след в духовной жизни православной паствы Северного Кавказа.

Библиография

[131] Иеремия, преосвященный. 24 письма на Кавказ. Рукопись.

[132] Васильев. А. И. Историческая Записка о Кавказской, ныне Ставропольской семинарии. Ставрополь, 1896. С. 41 - 42.

[133] Титов А. Преосвященный Иеремия. Биографический очерк М., 1897.

[134] Васильев Указ. соч. С. 53 - 56.

[135] Историческая записка о христианстве на Северном Кавказе// Ставропольские епархиальные ведомости 1888. № 18.

[136] Васильев А. Указ. соч.

[137] Историческая записка о христианстве на Северном Кавказе.

[138] Титов А. Нижегородский епископ Иеремия // Исторический вестник. 1889. Т. 37. С. 588 - 598.

[139] Владимир, преосвященный. Священные достопримечательности по р. Теберде, Кубани и Б. Зеленчуку//Ставропольские епархиальные ведомости. 1888. № 24.

[140] Филипсон Г. И. Воспоминания. М., 1895. С. 326 - 327.

[141] Воскресенский А. Преосвященный Игнатий Брянчанинов//Ставропольские епархиальные ведомости. 1908. № 21 - 24.

[142] Акты, собранные Кавказской археологической комиссией. Тифлис, 1893. Т. XII. Ч. II.

[143] Краснов М. Просветители Кавказа. Ставрополь,  1912". С. 63.

[144] Инсарский В. А. Записки//Русская старина. 1895. Т. 84.

[145] Прозрителев Г. Казанский кафедральный собор в Ставрополе на Кавказе. Ставрополь, 1910. С. 22.

[146] Соколов А. Епископ Игнатий Брянчанинов, его жизнь, личность и церковно-аскетические воззрения. Киев, 1915.

[147] Иеремия, преосвященный. Указ. соч.

[148] Иеремия, преосвященный. Указ. соч.

[149] Там же.

[150] Знаменский П. Указ. соч. С. 384.

[151] См.: Инсарский В.   Воспоминания//Русская   старина 1907. Т. 129.

[152] Воспоминания о преосвященном Феофилакте Кавказском и Екатеринодарском//Ставропольские губернские ведомости  1873 № 27 - 32.

[153] Короленко П. Переселение казаков за Кубань. Русская колонизация на Зап. Кавказе//Кубанский сборник. Екатеринодар, 1911. Т. XVI.

[154] Тимофеевский Е. П. Холмская церковноприходская летопись//Кубанский сборник. Екатеринодар, 1913. Т. XVIII.

[155] Васильев А. Указ. соч.

[156] Польский Н.Д. Краткий очерк истории Ставропольской епархии. Рукопись.

[157] См.: Беляев И. Указ. соч. С. 217 - 228.

[158] Гурий, архимандрит. Очерки по истории распространения христианства среди монгольских племен. Калмыки. Казань, 1915 Т. I. С. 581.

[159] Герман, епископ Кавказский и Екатеринодарский. В Больше-Дербетовском улусе // Ставропольские  губернские ведомости. 1875. № 20.

[160] Владимир, преосвященный. Священные достопримечательности по р. Теберде, Кубани и Зеленчуку//Там же. 1888. № 22, 23. 24.

[161] Владимир, преосвященный. Указ. соч.

[162] Там же.

[163] Беляев И. Указ. соч. С. 229.

[164] Ястребов И. Миссионер высокопреосвященнейший Владимир, архиепископ Казанский и Свияжский. Казань, 1898. С. 308.

[165] Князе-Михайловский миссионерский стан Ставропольской епархии. Ставрополь, 1898. С. 8.

[166] Успенский Д. Воспоминания о в Бозе почившем епископе Евгении//Ставропольские епархиальные ведомости. 1897. № 9, 11, 12, 15, 16.

[167] Церковная старина на Северном Кавказе. Ставрополь, 1910. Т. I. С. 216.

[168] Церковная старина на Северном Кавказе. С. 289 - 291. 151

[169] Беляев И. Указ. соч. С. 234.

[170] Там же. С. 236 - 238.

[171] Церковная старина на Северном Кавказе. С 288.

[172] Там же. С. 325 - 326.

[173] Никольский С. Ставропольское епархиальное церковно-археологическое общество за первое десятилетие своего существования. Ставрополь, 1907.

Текст взят с сайта Православие и Ислам http://www.pravoslavie-islam.ru/2rascv.htm

4

http://www.agnuz.info/library/books/ged … page01.htm На этом сайте Вам предложена полная книга Гедеона (Докукин) О Происхождении Христианства на Северном кавказе, мною выше были представлены фрагменты его книги:

Мысль о написании этой работы родилась у автора еще в то время, когда он проходил служение в качестве священника на Северном Кавказе. В ходе пастырской деятельности приходилось часто встречаться с исповедующими христианство представителями горских народов - осетинами, кабардинцами, а также калмыками. Стало известно о существовании православного храма в Северной Осетии, о том, что среди магометан-кабардинцев есть еще целые семьи, из рода в род передающие христианство, что многие некогда крещеные калмыки совершают православные обряды. Одновременно выяснилось также, что на Северном Кавказе сохранилось множество древнехристианских храмов и доныне являющихся предметом глубокого почитания среди окружающего населения.

Отредактировано varjag62 (2007-12-21 00:31:27)


Вы здесь » Вольные Казачки » Религия и философия » Учреждение Кавказской епархии и расцвет христианства на Северном Кавка