ЧТО ТАКОЕ НАРОД?
НОВАЯ АКТУАЛЬНОСТЬ ПРАВА
НА САМООПРЕДЕЛЕНИЕ
(Из книги
«Прощание с супергосударством»)
«Все народы имеют право на самоопределение» —
гласит первое предложение первой статьи принятого в декабре 1966 г. Международного пакта о гражданских и политических правах. Уже Хартия ООН многократно подтверждала «основы самоопределения» пародов. Вплоть до подписания Заключительного Пакта Конференции по безопасности и сотрудничеству в Европе это право постоянно упоминается, подтверждается и развивается в системе международных договоров. Речь идет о развитии тех первоочередных, основных прав, которыми располагают не только индивидуумы, по и коллективы, то есть «пароды».
Можно сказать, что право на самоопределение поднимает нацию (в том числе и не располагающую собственной государственностью) до уровня признанного субъекта права. Неверно было бы в этой связи утверждать, что такое возвышение нации до уровня признанного правового субъекта по сути creatio ex nihili. Народы иной раз бывают старше, чем их государства, и они сохраняют в себе известные способности самоидентификации и много позже того, как государство или иная форма политического конституировапия, которой они — в процессе исторического развития — располагали или которая им была навязана, прекращает свое существование.
С исторической точки зрения право на самоопределение — это молодое право: политическую силу оно развило в полной мере лишь в нашем столетии. И поэтому попытки немецкого интеллектуального постнациопализма объявить понятие «народ» — атавизмом, а национальные ориентиры политики — историческим реликтом полностью безосновательны.
Новейшая история международного права демонстрирует полностью противоположное вышеназванному развитие: наряду с индивидуальными правами человека позитивируются первоочередные права коллективов, и право на самоопределение является в этой связи важнейшим правовым институтом.
Права берутся не с потолка; это ответы на те требования, которые возникают в ходе реальных конфликтов. Это касается и права народов на самоопределение. В пятидесятые и шестидесятые годы XX столетия важнейшей политической функцией этого права была делегитимация колониализма. ООН, которая была основана в конце Второй мировой войны как реакция на победу над немецким и японским милитаризмом, превратилась в те годы в международный форум пропаганды права на самоопределение пародов (в антиколониальном смысле), форум, довольно успешно выполнивший свои задачи, если под успехом понимать отказ старых колониальных держав от их колоний.
Однако что же такое «народ»? История деколониализации не дает на этот вопрос пи одного обобщающего, приемлемого с правовой точки зрения ответа, который мог бы носить характер нормативного критерия. Освободившиеся африканские государства сохранили в большинстве случаев те границы, которые произвольно были установлены в свое время колониальными державами исходя из их внешнеполитических интересов и соперничества друг с другом. Это, однако,отнюдь не означало со ipso фиктивности претензий новых государств на статус «государств освободившихся народов». Рождение государственных народов возможно и на основе случайного объединения этнических групп. А следовательно, пароды не всегда предшествуют своим государствам. Существуют нации, которые, независимо от этнического происхождения их различных составных частей и не во вред этому различию, определяют свою общую идентичность преимущественно из общего исторического опыта в границах общего, удачно созданного государства. Существуют, однако, и случаи, когда история молодых Постколониальных государств становилась историей этнически мотивированного угнетения, вплоть до кровавых гражданских войн.
Еще раньше, в Европе, реализация молодого тогда еще права на самоопределение — прежде всего с политической целью раздела Австро-Венгерской «многонациональной» монархии — привела к возникновению множества новых государств. Однако тогда в общем и в целом представлялось вполне ясным, какие «народы» получат свободу самоопределения. Чехи и словаки, хорваты и словены, немцы и поляки — названия этих пародов известны в Европе издавна; корпи исторического самосознания и политически действенной идентичности этих народов лежат в начале периода новой истории, в Просвещении и романтизме.
Важнейшим средством идентификации народа служил язык; далее — различные обусловленные происхождением качества, путем которых человек приобретает опыт отличия своего от чужого, коллективные воспоминания и сознание общей политической принадлежности при сохранении прочих различий.
И тем не менее при создании тех новых государств, образование которых после Первой мировой войны было закреплено в Версальском договоре, не было случаев самоконституирования «спорных» народов в «государственные». Например, чехословацкий «государственный» народ как источник суверенитета повой демократической республики конституировался отнюдь не в правовой процедуре самоопределения. Государственный парод был конституирован решением великих держав. Что еще могло побудить венгров, немцев, украинцев, живших на территории этого государства, отказаться от самоопределения? Даже словаки — и те не получили своей обещанной автономии. Последствия этого известны.
Следует еще раз напомнить о том, что именно это пренебрежительное обращение с правом на самоопределение, имевшее место после Первой мировой войны, и дало Гитлеру шанс выступить в качестве защитника этих удержанных прав, хотя сам он в то время давно уже решился нарушить это право по отношению к другим народам. То, что Гитлер осуществил вместо «самоопределения», было империалистическим господством его собственного, определенного с рассово-идеологической точки зрения народа.
Однако именно поэтому конец ссылавшегося в свое время на право па самоопределение Гитлера не означал конца этого права. Напротив, для освобожденных пародов свобода была неотъемлема от этого права. Однако под господством интернационально-социалистически легитимированной советской системы они вновь утеряли возможность его осуществления. В ГДР, Польше, Чехословакии и Венгрии попытки реализации права на самоопределение были раздавлены гусеницами танков, повешены, расстреляны. Однако ликвидация попыток реализации этого права и в этом случае не означала конец права как такового; в конце концов именно это право явилось важнейшим ферментом в процессе разложения Советского Союза.
Это отнюдь не шуточное дело. Речь идет о том, чтобы еще раз подчеркнуть: в настоящее время народы уже не позволяют бесцеремонного обращения с собой.
Разумеется, те преимущества, которые, с точки зрения победивших держав или привилегированных пародов, заключались в повой организации государств, в том, что существует Чехословакия или же королевство «Югославия», вполне могут носить убедительный характер.(Ошибкой было бы, однако, полагать, что такие основанные исключительно в политических интересах великих держав государственные образования, в которых при конституировании «государственного народа» пренебрегли правом меньших народов па самоопределение, носят прочный и длительный характер: ошибка эта доминировала в политическом мышлении по окончании Первой мировой войны, и то, что распадается сейчас, было основано на ней.»
Тот, кому трудно согласиться с тем, что это была ошибка, указывает сегодня на аморфность понятия «народ» как некоего предгосударственного бытия гипотетических носителей (международно признанного) права на самоопределение. Однако, сложно было бы доказать эту аморфность на примере поляков или венгров, не говоря уж о сербах. Следует ли из этого, что там, где народы сегодня, обременяя этим порой мировую политику, претендуют па самоопределение и создание своего государства, сначала должны быть представлены доказательства, что речь действительно идет о коллективном субъекте, который может быть суммирован как таковой на основе объективных критериев официального понятия «парод»?
Противоположный тезис гласит: право на самоопределение не нуждается в доказательстве того, что его субъект соответствует тем или иным характеристикам, которыми определяется «народ». И кто вообще должен это доказывать? Может быть, ООН? Задействовать целую экспертную комиссию из этиологов, антропологов и историков с тем, чтобы они исследовали каждый желающий международного самоопределения этнический коллектив и выдавали ему свидетельство, что он — «народ», или же в сомнительных случаях в выдаче такого свидетельства отказывали?
В реальной жизни при реализации права народов на самоопределение понятие «народ» практически не задействовано, поскольку те свободы, которые должны быть институционализированы правом па самоопределение, исключают дефиницию «парод», носящую обязательный правовой характер. Наши этно-социологи могут, конечно, иметь свои критерии, по которым один парод можно отличить от другого или по которым один парод отличает себя от других. Романтики и герменевты могут, конечно, напомнить о том особом значении, которое имеет язык для самоконституирования народов. Они могут издавать соответствующие сборники народных песен или, например, реконструировать единое сообщество па основе общего для пего эпоса. Историки в традициях современной национал-историографии могут идентифицировать пароды исходя из их длительной принадлежности к государству, на основе традиций правовых институтов, действий, событий; те же историки могут, кроме того, просветить нас о вполне современных, берущих свое начало в XIX веке, интеграционно-идеологических функциях национализма. Однако понятие «народ», соответствие (или несоответствие) критериям которого имело бы для коллективных субъектов международно-правовые последствия, невозможно сформулировать на основе подобного рода знаний, хотя бы даже и очень солидных.
Необязательный характер всех дефиниций «народ» для международного права можно сравнить с тем необязательным характером, который носят для системы прав человека всевозможные попытки дефиниции «человек» как таковой. Ответ па вопрос «что такое человек?» подразумевает в данном конкретном случае те характеристики, которые важны для определения субъекта права, а не антропологические, медицинские, палеонтологические или же иные критерии. Признание прав человека не может быть поставлено в зависимость от экспертиз, подтверждающих наши «человеческие» характеристики. Правомочными мы являемся уже вследствие нашего рождения, о котором, конечно, выдается свидетельство, — но выдается отнюдь не для того, чтобы подтвердить, что родившееся существо действительно является человеком.
Очевидный в своем практическом смысле запрет политически действенных экспертных дефиниций того, что есть «человек», распространяется Mutatis mutandis и на все попытки экспертных дефиниций «народа». «Mutatis mutandis» — в этом кроются, разумеется, те трудности, из которых ясно, почему в правовой истории нашего столетия индивидуальные права человека легче нашли реализацию в международном праве, чем коллективное право самоопределения пародов. Народами не становятся таким естественным путем, как — рождаясь — становятся человеком.
И тем не менее народ, как и индивидуум, является субъектом права, и это его качество, равно как и у индивидуума, не может быть поставлено в зависимость от мнения экспертов, определяющих — по каким бы там ни было объективным критериям — является ли народ «народом». Индивидууму не нужно разрешения, чтобы родиться на свет и жить.
Аналогично и народ для того, чтобы осуществить свое право на самостоятельное существование не нуждается в разрешении организованного международного сообщества.
То «само», которое в процессе реализации права па самоопределение самоопределяется, не может быть, таким образом, рассмотрено в качестве бытия, конституируемого кем-то. Это — самоконституирующееся бытие, санкционированное правом па самоопределение. Поэтому ответ на вопрос «что такое народ?» находится — и это с характером правовой обязательности — вне компетенций третьих инстанций, а факт существования народа является результатом не когнитивных операций, а политического процесса.
Политический процесс носит, конечно, иной раз насильственный характер, и особенно когда речь идет о процессе политической эмансипации и само-конституировании народов. Можно попять, что кровавые национальные конфликты па территории бывшей Югославии или же на Кавказе не способствуют тому, чтобы право народов па самоопределение являлось ведущей темой мировой политики. Однако как эти, так и потенциально новые, аналогичные им конфликты невозможно урегулировать путем ограничения права па самоопределение. Позволить себе ограничивать правовые нормы в целях сохранения мира может только сильный, да и то лишь в порядке исключения. Для маленьких и слабых, напротив, соблюдение правовых норм — важнейшее средство для создания акцентабельных (приемлемых) на длительный срок, а следовательно, мирных условий жизни. Для реализуемого права па самоопределение, обладающего подходящим сохранению мира характером, это означает, что оно должно осуществляться путем легальной, утвержденной международным правом процедуры, в которой пароды реализуют свое право па самоопределение и становятся тем самым субъектами права.
Самоконституирование новых субъектов коллективного самоопределения в легальном, правовом, сохраняющем мир процессе — это отнюдь не утопия. Не следует, например, упускать из виду, что при распаде Советского Союза процесс эмансипации пародов — вплоть до создания новых государств — в большинстве случаев носил мирный характер: можно перелистать акты переговоров, соглашений и договоров, сопутствовавших этому процессу.
Итак, не некая матафизика «народа», а общепризнанные в международном праве процедуры дают нам мирные доказательства существования народа.
На каких именно основах базируется чувство совместной принадлежности народа, конституирующего себя в качестве субъекта права, не имеет значения. Будь то только общий язык или же базирующаяся на этом языке общая культура, общие исторические воспоминания или общие психологические черты, общая религия или успешно функционирующая институциональная организация, общий враг, общее этническое происхождение — все равно: никто не компетентен решать о том, какое из этих свойств определяет парод, а какое нет.
В будущем в системе международного права следовало бы разработать общепризнанные процедуры политического самоопределения народов. Языковые границы не идентичны границам государств. Аналогично — границы конфессий и религий. Одни и те же этнические меньшинства являются гражданами различных стран, государства делятся, с ними делится их население, возникает общий исторический опыт самостоятельных государственных пародов — те моменты, которые сводят людей воедино и создают чувство общности, являющееся основой воли к самоопределению, в высшей степени гетерогенны и поэтому не могут быть нормированы материально, а могут быть лишь констатируемы путем позитивированных правовых процедур.
Неверно, что право па самоопределение является анахронизмом по сравнению с целями европейского единства. Напротив, чем больше обусловленных современным развитием факторов связывает пас друг с другом поверх больших социальных и региональных пространств — факторов научных и технических, экономических и экологических, миграционных и криминологических и, следовательно, правовых и административных, тем решительнее выражают контингентные по происхождению коллективы свою волю к политическому самоопределению в тех аспектах, которые не входят в компетенции новых объединений или же традиционных государств. Интеграционным процессам сопутствуют процессы политической дифференции, и именно поэтому значение права на самоопределение будет расти в той же мере, в которой будет продвигаться вперед процесс европейского единства.

ЧТО ТАКОЕ НАРОД?
НОВАЯ АКТУАЛЬНОСТЬ ПРАВА
НА САМООПРЕДЕЛЕНИЕ
(Из книги
«Прощание с супергосуларством»)
«Все народы имеют право на самоопределение» —
гласит первое предложение первой статьи принятого в декабре 1966 г. Международного пакта о гражданских и политических правах. Уже Хартия ООН многократно подтверждала «основы самоопределения» пародов. Вплоть до подписания Заключительного Пакта Конференции по безопасности и сотрудничеству в Европе это право постоянно упоминается, подтверждается и развивается в системе международных договоров. Речь идет о развитии тех первоочередных, основных прав, которыми располагают не только индивидуумы, по и коллективы, то есть «пароды».
Можно сказать, что право на самоопределение поднимает нацию (в том числе и не располагающую собственной государственностью) до уровня признанного субъекта права. Неверно было бы в этой связи утверждать, что такое возвышение нации до уровня признанного правового субъекта по сути creatio ex nihili. Народы иной раз бывают старше, чем их государства, и они сохраняют в себе известные способности самоидентификации и много позже того, как государство или иная форма политического конституировапия, которой они — в процессе исторического развития — располагали или которая им была навязана, прекращает свое существование.
С исторической точки зрения право на самоопределение — это молодое право: политическую силу оно развило в полной мере лишь в нашем столетии. И поэтому попытки немецкого интеллектуального постнациопализма объявить понятие «народ» — атавизмом, а национальные ориентиры политики — историческим реликтом полностью безосновательны.
Новейшая история международного права демонстрирует полностью противоположное вышеназванному развитие: наряду с индивидуальными правами человека позитивируются первоочередные права коллективов, и право на самоопределение является в этой связи важнейшим правовым институтом.
Права берутся не с потолка; это ответы на те требования, которые возникают в ходе реальных конфликтов. Это касается и права народов на самоопределение. В пятидесятые и шестидесятые годы XX столетия важнейшей политической функцией этого права была делегитимация колониализма. ООН, которая была основана в конце Второй мировой войны как реакция на победу над немецким и японским милитаризмом, превратилась в те годы в международный форум пропаганды права на самоопределение пародов (в антиколониальном смысле), форум, довольно успешно выполнивший свои задачи, если под успехом понимать отказ старых колониальных держав от их колоний.
Однако что же такое «народ»? История деколониализации не дает на этот вопрос пи одного обобщающего, приемлемого с правовой точки зрения ответа, который мог бы носить характер нормативного критерия. Освободившиеся африканские государства сохранили в большинстве случаев те границы, которые произвольно были установлены в свое время колониальными державами исходя из их внешнеполитических интересов и соперничества друг с другом. Это, однако,отнюдь не означало со ipso фиктивности претензий новых государств на статус «государств освободившихся народов». Рождение государственных народов возможно и на основе случайного объединения этнических групп. А следовательно, пароды не всегда предшествуют своим государствам. Существуют нации, которые, независимо от этнического происхождения их различных составных частей и не во вред этому различию, определяют свою общую идентичность преимущественно из общего исторического опыта в границах общего, удачно созданного государства. Существуют, однако, и случаи, когда история молодых Постколониальных государств становилась историей этнически мотивированного угнетения, вплоть до кровавых гражданских войн.
Еще раньше, в Европе, реализация молодого тогда еще права на самоопределение — прежде всего с политической целью раздела Австро-Венгерской «многонациональной» монархии — привела к возникновению множества новых государств. Однако тогда в общем и в целом представлялось вполне ясным, какие «народы» получат свободу самоопределения. Чехи и словаки, хорваты и словены, немцы и поляки — названия этих пародов известны в Европе издавна; корпи исторического самосознания и политически действенной идентичности этих народов лежат в начале периода новой истории, в Просвещении и романтизме.
Важнейшим средством идентификации народа служил язык; далее — различные обусловленные происхождением качества, путем которых человек приобретает опыт отличия своего от чужого, коллективные воспоминания и сознание общей политической принадлежности при сохранении прочих различий.
И тем не менее при создании тех новых государств, образование которых после Первой мировой войны было закреплено в Версальском договоре, не было случаев самоконституирования «спорных» народов в «государственные». Например, чехословацкий «государственный» народ как источник суверенитета повой демократической республики конституировался отнюдь не в правовой процедуре самоопределения. Государственный парод был конституирован решением великих держав. Что еще могло побудить венгров, немцев, украинцев, живших на территории этого государства, отказаться от самоопределения? Даже словаки — и те не получили своей обещанной автономии. Последствия этого известны.
Следует еще раз напомнить о том, что именно это пренебрежительное обращение с правом на самоопределение, имевшее место после Первой мировой войны, и дало Гитлеру шанс выступить в качестве защитника этих удержанных прав, хотя сам он в то время давно уже решился нарушить это право по отношению к другим народам. То, что Гитлер осуществил вместо «самоопределения», было империалистическим господством его собственного, определенного с рассово-идеологической точки зрения народа.
Однако именно поэтому конец ссылавшегося в свое время на право па самоопределение Гитлера не означал конца этого права. Напротив, для освобожденных пародов свобода была неотъемлема от этого права. Однако под господством интернационально-социалистически легитимированной советской системы они вновь утеряли возможность его осуществления. В ГДР, Польше, Чехословакии и Венгрии попытки реализации права на самоопределение были раздавлены гусеницами танков, повешены, расстреляны. Однако ликвидация попыток реализации этого права и в этом случае не означала конец права как такового; в конце концов именно это право явилось важнейшим ферментом в процессе разложения Советского Союза.
Это отнюдь не шуточное дело. Речь идет о том, чтобы еще раз подчеркнуть: в настоящее время народы уже не позволяют бесцеремонного обращения с собой.
Разумеется, те преимущества, которые, с точки зрения победивших держав или привилегированных пародов, заключались в повой организации государств, в том, что существует Чехословакия или же королевство «Югославия», вполне могут носить убедительный характер.(Ошибкой было бы, однако, полагать, что такие основанные исключительно в политических интересах великих держав государственные образования, в которых при конституировании «государственного народа» пренебрегли правом меньших народов па самоопределение, носят прочный и длительный характер: ошибка эта доминировала в политическом мышлении по окончании Первой мировой войны, и то, что распадается сейчас, было основано на ней.»
Тот, кому трудно согласиться с тем, что это была ошибка, указывает сегодня на аморфность понятия «народ» как некоего предгосударственного бытия гипотетических носителей (международно признанного) права на самоопределение. Однако, сложно было бы доказать эту аморфность на примере поляков или венгров, не говоря уж о сербах. Следует ли из этого, что там, где народы сегодня, обременяя этим порой мировую политику, претендуют па самоопределение и создание своего государства, сначала должны быть представлены доказательства, что речь действительно идет о коллективном субъекте, который может быть суммирован как таковой на основе объективных критериев официального понятия «парод»?
Противоположный тезис гласит: право на самоопределение не нуждается в доказательстве того, что его субъект соответствует тем или иным характеристикам, которыми определяется «народ». И кто вообще должен это доказывать? Может быть, ООН? Задействовать целую экспертную комиссию из этиологов, антропологов и историков с тем, чтобы они исследовали каждый желающий международного самоопределения этнический коллектив и выдавали ему свидетельство, что он — «народ», или же в сомнительных случаях в выдаче такого свидетельства отказывали?
В реальной жизни при реализации права народов на самоопределение понятие «народ» практически не задействовано, поскольку те свободы, которые должны быть институционализированы правом па самоопределение, исключают дефиницию «парод», носящую обязательный правовой характер. Наши этно-социологи могут, конечно, иметь свои критерии, по которым один парод можно отличить от другого или по которым один парод отличает себя от других. Романтики и герменевты могут, конечно, напомнить о том особом значении, которое имеет язык для самоконституирования народов. Они могут издавать соответствующие сборники народных песен или, например, реконструировать единое сообщество па основе общего для пего эпоса. Историки в традициях современной национал-историографии могут идентифицировать пароды исходя из их длительной принадлежности к государству, на основе традиций правовых институтов, действий, событий; те же историки могут, кроме того, просветить нас о вполне современных, берущих свое начало в XIX веке, интеграционно-идеологических функциях национализма. Однако понятие «народ», соответствие (или несоответствие) критериям которого имело бы для коллективных субъектов международно-правовые последствия, невозможно сформулировать на основе подобного рода знаний, хотя бы даже и очень солидных.
Необязательный характер всех дефиниций «народ» для международного права можно сравнить с тем необязательным характером, который носят для системы прав человека всевозможные попытки дефиниции «человек» как таковой. Ответ па вопрос «что такое человек?» подразумевает в данном конкретном случае те характеристики, которые важны для определения субъекта права, а не антропологические, медицинские, палеонтологические или же иные критерии. Признание прав человека не может быть поставлено в зависимость от экспертиз, подтверждающих наши «человеческие» характеристики. Правомочными мы являемся уже вследствие нашего рождения, о котором, конечно, выдается свидетельство, — но выдается отнюдь не для того, чтобы подтвердить, что родившееся существо действительно является человеком.
Очевидный в своем практическом смысле запрет политически действенных экспертных дефиниций того, что есть «человек», распространяется Mutatis mutandis и на все попытки экспертных дефиниций «народа». «Mutatis mutandis» — в этом кроются, разумеется, те трудности, из которых ясно, почему в правовой истории нашего столетия индивидуальные права человека легче нашли реализацию в международном праве, чем коллективное право самоопределения пародов. Народами не становятся таким естественным путем, как — рождаясь — становятся человеком.
И тем не менее народ, как и индивидуум, является субъектом права, и это его качество, равно как и у индивидуума, не может быть поставлено в зависимость от мнения экспертов, определяющих — по каким бы там ни было объективным критериям — является ли народ «народом». Индивидууму не нужно разрешения, чтобы родиться на свет и жить.
Аналогично и народ для того, чтобы осуществить свое право на самостоятельное существование не нуждается в разрешении организованного международного сообщества.
То «само», которое в процессе реализации права па самоопределение самоопределяется, не может быть, таким образом, рассмотрено в качестве бытия, конституируемого кем-то. Это — самоконституирующееся бытие, санкционированное правом па самоопределение. Поэтому ответ на вопрос «что такое народ?» находится — и это с характером правовой обязательности — вне компетенций третьих инстанций, а факт существования народа является результатом не когнитивных операций, а политического процесса.
Политический процесс носит, конечно, иной раз насильственный характер, и особенно когда речь идет о процессе политической эмансипации и само-конституировании народов. Можно попять, что кровавые национальные конфликты па территории бывшей Югославии или же на Кавказе не способствуют тому, чтобы право народов па самоопределение являлось ведущей темой мировой политики. Однако как эти, так и потенциально новые, аналогичные им конфликты невозможно урегулировать путем ограничения права па самоопределение. Позволить себе ограничивать правовые нормы в целях сохранения мира может только сильный, да и то лишь в порядке исключения. Для маленьких и слабых, напротив, соблюдение правовых норм — важнейшее средство для создания акцентабельных (приемлемых) на длительный срок, а следовательно, мирных условий жизни. Для реализуемого права па самоопределение, обладающего подходящим сохранению мира характером, это означает, что оно должно осуществляться путем легальной, утвержденной международным правом процедуры, в которой пароды реализуют свое право па самоопределение и становятся тем самым субъектами права.
Самоконституирование новых субъектов коллективного самоопределения в легальном, правовом, сохраняющем мир процессе — это отнюдь не утопия. Не следует, например, упускать из виду, что при распаде Советского Союза процесс эмансипации пародов — вплоть до создания новых государств — в большинстве случаев носил мирный характер: можно перелистать акты переговоров, соглашений и договоров, сопутствовавших этому процессу.
Итак, не некая матафизика «народа», а общепризнанные в международном праве процедуры дают нам мирные доказательства существования народа.
На каких именно основах базируется чувство совместной принадлежности народа, конституирующего себя в качестве субъекта права, не имеет значения. Будь то только общий язык или же базирующаяся на этом языке общая культура, общие исторические воспоминания или общие психологические черты, общая религия или успешно функционирующая институциональная организация, общий враг, общее этническое происхождение — все равно: никто не компетентен решать о том, какое из этих свойств определяет парод, а какое нет.
В будущем в системе международного права следовало бы разработать общепризнанные процедуры политического самоопределения народов. Языковые границы не идентичны границам государств. Аналогично — границы конфессий и религий. Одни и те же этнические меньшинства являются гражданами различных стран, государства делятся, с ними делится их население, возникает общий исторический опыт самостоятельных государственных пародов — те моменты, которые сводят людей воедино и создают чувство общности, являющееся основой воли к самоопределению, в высшей степени гетерогенны и поэтому не могут быть нормированы материально, а могут быть лишь констатируемы путем позитивированных правовых процедур.
Неверно, что право па самоопределение является анахронизмом по сравнению с целями европейского единства. Напротив, чем больше обусловленных современным развитием факторов связывает нас друг с другом поверх больших социальных и региональных пространств — факторов научных и технических, экономических и экологических, миграционных и криминологических и, следовательно, правовых и административных, тем решительнее выражают контингентные по происхождению коллективы свою волю к политическому самоопределению в тех аспектах, которые не входят в компетенции новых объединений или же традиционных государств. Интеграционным процессам сопутствуют процессы политической дифференции, и именно поэтому значение права на самоопределение будет расти в той же мере, в которой будет продвигаться вперед процесс европейского единства.